он находится; потом воспоминания начали вырисовываться все более отчетливо, призраки снов отступили, и на него снова навалился груз обязанностей и долга. Он ощутил страшную усталость во всем теле и ноющую боль в мышцах рук. Поверхностно осмотрев себя, он обнаружил ссадины под мышками, на спине и груди, причиненные спасительной веревкой. Любое движение доставляло боль, поэтому он снова лег на спину и закрыл глаза.
Однако дверь тут же открылась, и на пороге появился аккуратно одетый Бантер с подносом в руках, от которого исходил восхитительный запах яичницы с ветчиной.
— Привет, Бантер!
— Доброе утро, милорд! Надеюсь, ваша светлость хорошо отдохнули?
— Бодр как огурчик, спасибо… а почему собственно огурчик? Ты никогда не задумывался? Если не считать, конечно, такого чувства, что меня зверски отдубасил какой-то молодец железными руками. А как ты?
— В руках некоторая усталость — благодарю вас, милорд, а во всем остальном, к моей вящей радости, никаких следов вчерашнего приключения. Позвольте, милорд.
И он осторожно опустил поднос на колени лорду Питеру.
— У тебя, наверное, все кости вывернуты из суставов, после того как ты меня столько держал, — заметил его светлость. — Я в таком неоплатном долгу перед тобой, Бантер, что, верно, никогда не смогу с тобой расквитаться. Но, знаешь, я никогда об этом не забуду. Ладно-ладно, я не буду тебе надоедать, — но все равно огромное спасибо тебе. Ну и покончим с этим. Тебе дали приличное место для сна? Я вчера, кажется, ничего не соображал.
— Я отлично спал, спасибо, ваша светлость, — и мистер Бантер кивком указал на низенькую кровать, стоявшую в углу. — Они были готовы предоставить мне другую комнату, милорд, но в сложившихся обстоятельствах я предпочел остаться с вашей светлостью, надеясь, что вы простите мне эту вольность. Я объяснил, что опасаюсь последствий длительного пребывания под землей для вашего здоровья. А кроме того, намерения Граймторпа не внушали доверия. Я опасался, что он раскается в своем гостеприимстве и совершит какие-нибудь необдуманные поступки, если мы будем врозь.
— Меня бы это не удивило. Более зловещего типа я в своей жизни не видал. Мне надо обязательно побеседовать с ним сегодня… или с миссис Граймторп. Могу поклясться, ей есть что сказать, а?
— Я в этом и не сомневался, милорд.
— Вся беда в том, — продолжил Уимзи с полным ртом яичницы, — что я не знаю, как нам до нее добраться. Похоже, ее милый муженек подозревает всех, кто является сюда в брюках, в самых низменных намерениях на ее счет. И если он застанет нас беседующими с ней, так сказать, частным образом, он может опрометчиво совершить что-нибудь прискорбное, как ты справедливо заметил.
— Именно так, милорд.
— С другой стороны, должен же он когда-то заниматься своей чертовой фермой, тут-то мы могли бы и поболтать с ней. Странная женщина, но очень красивая, а? Интересно, что она нашла в Каткарте? — задумчиво добавил он.
Мистер Бантер не рискнул высказывать собственное мнение по этому деликатному вопросу.
— Ну что ж, Бантер, пожалуй, я встану. Тем более, думаю, нам здесь не очень рады. Что-то мне вчера не понравилось, как на нас смотрел хозяин.
— Да, милорд. Он очень возражал против предоставления вашей светлости комнаты.
— Кстати, а чья это комната?
— Его собственная и миссис Граймторп, милорд. Она оказалась самой подходящей: и постель уже была постелена, и камин растоплен. Миссис Граймторп проявила величайшую любезность, милорд, а работник по имени Джейк указал Граймторпу, что тот только выиграет, если будет относиться к вашей светлости с должным уважением.
— Гм. Удивительно сообразительный тип, не так ли? О Господи! Я закоченел. Послушай, Бантер, а мне есть что надеть на себя?
— Я высушил и вычистил ваш костюм, насколько это было в моих силах, милорд. Конечно, он не в том состоянии, в котором я хотел бы его видеть, но, думаю, ваша светлость сможет добраться в нем до Ридлсдейла.
— Не думаю, чтобы на улице было много народа, — изволил согласиться его светлость. — Боже, как я хочу в горячую ванну. А как насчет воды для бритья?
— Попробую раздобыть на кухне, милорд.
Бантер удалился, а лорд Питер, со стонами и кряхтеньем натянув рубашку и брюки, подошел к окну. Как и во всех зимних деревенских жилищах, оно было плотно закрыто, и рама была заткнута сложенной бумагой. Вынув ее, лорд Питер поднял раму. В лицо ему ударил ветер, насыщенный запахами торфяника, и он с наслаждением вдохнул его. До чего же хорошо было снова видеть солнце — он с содроганием подумал о том, что мог исчезнуть без следа в Банке Питера. Несколько минут он стоял, произнося про себя благодарность за блаженство существования, потом отошел от окна и закончил одеваться. Клочок бумаги он продолжал держать в руке и уже совсем собирался бросить его в камин, когда его взгляд случайно выхватил несколько слов. Он разгладил лист бумаги и начал его читать, и, по мере того как глаза его скользили по строчкам, на лице появлялось неописуемое выражение неожиданной догадки. Бантер, вернувшийся с кипятком, застал своего господина с листком бумаги в одной руке, носком — в другой, насвистывающим сложнейший пассаж из Баха.
— Бантер! — воскликнул его светлость. — Я, без сомнения, величайший осел во всем крещеном мире. Не разглядеть того, что лежало прямо у меня под носом! Вместо этого я вооружаюсь телескопом и ищу объяснений в Стэпли. Я заслужил того, чтобы меня распяли вверх ногами в целях излечения анемии мозга. Джерри! Джерри! Ах ты, тухлая ослятина, ну разве это было не очевидно?! Глупый старый болван. И почему он не мог сказать Мерблесу или мне?
Мистер Бантер приблизился с почтительным недоумением.
— Ты только посмотри на это! Ты только посмотри! — разразился Уимзи истерическим смехом. — О Господи! Господи! Запихать в оконную раму, где это могло быть найдено кем угодно! Как это похоже на Джерри. Сначала расписывается буквами в фут вышиной и предусмотрительно оставляет их на видном месте, а потом удаляется и по-рыцарски молчит.
Мистер Бантер во избежание неприятности поставил кувшин на полку умывальника и взял листок у лорда Питера.
Это было пропавшее письмо Томми Фриборна.
Сомнений быть не могло. Вот она — улика, подтверждающая правдивость показаний Денвера, более того — гарантирующая ему алиби на ночь с 13-го на 14-е.
Не Каткарт, а Денвер.
Денвер, предложивший компании вернуться поохотиться в Ридлсдейл в октябре, хотя они уже охотились здесь на куропаток в августе. Денвер, поспешно улизнувший из дома в половине двенадцатого, чтобы проделать в темноте две мили в ночь, когда фермер Граймторп отправился за покупками. Денвер, беззаботно затыкающий щель в раме важным письмом, где указаны его титул и имя. Денвер, шлепающий обратно, как гуляка-кот, в три часа ночи и натыкающийся у оранжереи на труп своего гостя. Денвер, со своими добрыми, глупыми, джентльменскими представлениями о чести, упрямо отправляющийся за решетку и предпочитающий молчать о том, где он был. Денвер, заставивший их сочинять самые невероятные версии в попытках разгадать тайну, которая теперь была ясна как Божий день. Денвер, чей голос спутала миссис Граймторп с голосом брата в тот незабвенный день, когда она бросилась ему на шею. Денвер, спокойно пускающий в ход громоздкий скрипучий механизм судопроизводства с одной лишь целью — оградить репутацию женщины.
Возможно, именно сейчас избранная комиссия лордов заседала в целях «изучения предшествовавших судов над пэрами по уголовным делам, чтобы герцог Денверский в скорейшем времени предстал перед судом в надлежащем порядке». А именно: представление адреса Его Величеству лордами с белыми жезлами для ознакомления Его Величества с материалами дела; соответствующее оформление Королевской галереи в Вестминстере; робкое обращение в полицию за предоставлением необходимого контингента сил для обеспечения порядка на подходах к Парламенту; всемилостивейшее назначение Его Величеством лорда-
