— Но возле двери стоит человек. Я вижу его на экране.
Изобличенный, Лу медленно обернулся и оказался лицом к лицу с самим собой. Он все еще сидел за столом, там же, где и раньше, до того, как, замыслив побег, схватил пальто и бросился к двери. На обращенном к нему лице также застыло изумление. Пол под ногами Лу зашатался и поплыл, и он ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть.
— Лу? Вы здесь? — спросил Артур, и обе находящиеся в комнате головы повернулись к экрану.
— Да, гм… я здесь, — пробормотал Лу, сидящий за столом. — Простите, Артур, этот джентльмен в комнате… это мой коллега. Он уже уходит. Как я слышал, у него назначена важная встреча за ужином, и он торопится. — Обернувшись, Лу бросил на того Лу, что стоял возле двери, предостерегающий взгляд: — Ведь вы торопитесь?
В ответ другой Лу только кивнул и вышел. Колени его подгибались, ноги дрожали при каждом шаге. У лифтов он схватился за стенку и попытался отдышаться, борясь с дурнотой. Дверцы лифтовой кабины открылись, и он, ввалившись в лифт и надавив на кнопку первого этажа, скорчился в углу тесного пространства, устремляясь вниз, все дальше и дальше от себя, сидящего на четырнадцатом этаже.
В восемь часов, в то время как Лу, находясь в зале заседаний офиса «Проектной компании Патерсона», вел переговоры с Артуром Линчем, а Альфред в числе прочих участников встречи шел к столу, Лу вошел в ресторан. Он отдал швейцару свое кашемировое пальто, поправил галстук, пригладил волосы и тоже направился к столу, сунув в карман одну руку и свободно болтая другой. Тело его было вновь расслаблено, никакого напряжения в нем он не ощущал. Чтобы работать успешно, он всегда должен был ощущать такую свободу и легкость движений, легкость человека, которому, строго говоря, наплевать на любое решение, но который сделает все возможное, чтобы убедить вас в обратном, потому что клиент для него — это все, и единственная его забота — это клиент.
— Простите, джентльмены, за то, что несколько припозднился, — как ни в чем не бывало проговорил он, обращаясь к мужчинам, которые сидели за столом, уткнувшись носом в меню.
Все подняли на него глаза, но особенную радость Лу доставило лицо Альфреда: оно выражало одновременно целую гамму чувств — от удивления до разочарования, возмущения и гнева, как в мексиканских сериалах. И каждое из этих чувств убеждало Лу, что вся эта путаница была устроена намеренно и что устроил ее Альфред. Лу обошел стол, здороваясь с гостями, и, дойдя до Альфреда, он по самодовольному виду приятеля понял, что первоначальный шок у того полностью прошел, — побежденный, он, скуля, уполз куда-то в угол.
— Патерсон убьет тебя. — Сказано это было тихо, уголком рта. — Хоть какая-то польза будет от сегодняшнего вечера. Рад видеть тебя, дружище! — Альфред потряс Лу руку, и лицо его осветила несказанная радость от предвкушения близящегося увольнения приятеля.
— Все под контролем, — только и ответил ему Лу и отвернулся с намерением занять место через несколько человек от Альфреда.
— В каком это смысле? — спросил Альфред таким тоном, словно он позабыл, где находится. Лу ощутил руку Альфреда на своем плече; хватка его была крепкой, и Лу не мог уйти.
Лу с улыбкой оглядел всех присутствующих и хладнокровно, отцепляя от себя один за другим пальцы Альфреда, попытался высвободиться.
— Говорю тебе, все под контролем, — повторил Лу.
— Ты отменил совещание? Не понимаю! — Лицо Альфреда исказила нервная улыбка. — Объясни, как это вышло.
— Нет, нет, совещание я не отменял. Не беспокойся. А теперь, Альфред, не пора ли уделить внимание гостям? Или ты так не считаешь?
И сверкнув своей белоснежной улыбкой, Лу стряхнул с себя наконец руку Альфреда и двинулся к своему креслу.
— Ну, джентльмены, что вкусненького в меню? Могу рекомендовать foie gras[4]. Мне случалось ее здесь пробовать. Отменнейшая вещь. — И одарив собравшихся еще одной улыбкой, он с наслаждением ушел в деловые разговоры.
В девять двадцать вечера, по окончании аудиовизуального совещания с Артуром Линчем, измученный, но оживленный и торжествующий победу Лу стоял возле стеклянной витрины ресторана «Седловина». Он кутался в пальто, так как декабрьский ветер разыгрался не на шутку, шея его была туго обмотана шарфом, однако холода он не чувствовал, увлеченный разглядыванием в стекло витрины себя — светского, умного, обходительного, удерживающего всеобщее внимание смешной историей. Все, кроме Альфреда, слушали его с интересом, и после пяти минут его красноречивой жестикуляции и мимики слушатели разразились смехом. По своим жестам и телодвижениям Лу понимал, что рассказывает, как однажды он и несколько его сослуживцев, будучи в Лондоне и желая посетить бар, где танцуют танец живота, по ошибке попали в бар, облюбованный геями. Глядя на себя самого, рассказывающего эту историю, Лу дал себе слово никогда больше ее не рассказывать. Чтобы не выглядеть дураком.
Почувствовав рядом чье-то присутствие, он, не глядя, мог сказать, кто это.
— Вы выслеживаете меня? — спросил он, продолжая смотреть в витрину.
— Да нет, просто догадался, куда вы направитесь, — отвечал Гейб; он дрожал от холода и грел руки в карманах. — Ну, как вы здесь себя чувствуете? Развлекаете общество, как обычно?
— Что происходит, Гейб?
— С таким вечно занятым человеком, как вы? Вы получили желаемое, добились своего. Теперь вы все успеваете. Но имейте в виду: к утру все это окончится, так что будьте настороже.
— Который из двух «я» настоящий?
— Ни тот ни другой, по-моему.
Лу хмуро взглянул на него:
— Бросьте-ка лучше ваши идиотские психологические экскурсы! Ко мне они не применимы.
Гейб вздохнул:
— Оба они — это вы. Оба ведут себя, как это свойственно вам. Потом оба они сольются воедино, и все будет тип-топ.
— А вы кто?
Гейб сделал большие глаза.
— Вы, наверное, разных фильмов насмотрелись. Я Гейб. Тот самый парень, которого вы подобрали на улице.
— А что содержится в этих таблетках? Очень они опасны?
— Немножко психологических экскурсов. Такая доза еще никого не убила.
— Но таблетки могли бы принести вам кучу денег. Кому-нибудь о них известно?
— Известно тем, кому должно быть известно, — тем, кто их изготовил. А сколотить на них состояние нечего и пытаться, чтобы не пришлось кое перед кем держать ответ.
На секунду Лу оторопел и несколько сбавил тон:
— Знаете, Гейб, разделив меня надвое, вы вряд ли ожидали, что я восприму это безоговорочно и без вопросов. Это может иметь серьезные последствия для моего здоровья, не говоря уж о кардинальных психологических нарушениях. Скрывать это от мира — чистое безумие. Нам необходимо сесть и обсудить все это.
— Мы это конечно же сделаем. — Гейб смерил его пристальным взглядом. — А потом, когда вы расскажете об этом всем и мир это узнает, вас запрут в палате с мягкими стенками или же в кунсткамере, и газеты станут посвящать вам каждый день одинаковое количество столбцов, как это было с клонированной овечкой Долли. На вашем месте я бы помалкивал и постарался извлечь максимальную выгоду из того, что вам так посчастливилось. Вы такой бледный… Вам нехорошо?
Лу лишь истерически расхохотался в ответ.
— Да! Мне нехорошо! Ведь все это ненормально, так почему же вы ведете себя так, будто ничего особенного не происходит?
Гейб пожал плечами.
— Должно быть, привык.
— Ах, привыкли! — скрипнул зубами Лу. — Ну а мне теперь куда?
— Ну, вы занимались делами в офисе, в то время как ваше «я», похоже, занимается делами здесь. —
