Гейб улыбнулся. — Стало быть, остается только одно приятное местечко, куда вы можете отправиться.
Лу поразмыслил, и постепенно лицо его прояснилось, в глазах зажегся свет, и он улыбнулся, кажется, впервые за этот вечер поняв Гейба.
— Ладно. Давайте пойдем!
— Что? — Казалось, Гейб опешил. — Пойдем куда?
— В паб! Первая кружка — за мой счет. Господи, как у вас лицо-то вытянулось! А куда, вы думали, мне стоит отправиться?
— Домой, Лу.
— Домой? — Лу поморщился. — С какой это стати мне ехать домой? — Он опять отвернулся к витринному стеклу, где увидел себя, уже начавшего рассказывать другую историю. А-а, это я вспоминаю, как я заблудился в Бостонском аэропорту. Там была еще эта бабенка, которая летела со мной одним рейсом… — Он с улыбкой повернулся к Гейбу, чтобы рассказать эту историю ему, но Гейба уже не было рядом.
— Ну, как знаешь, — буркнул Лу. Он еще немного потрясенно понаблюдал за собой через стекло, так и не зная в точности, не сон ли весь этот вечер. Определенно пинта пива ему не помешает, и если одна его половина после ужина отправляется домой, значит, другая вольна всю ночь шляться где угодно — никто и не заметит. Никто, кроме человека, который был с ним. Вот счастье-то привалило!
19
Лу встречает Лу
Веселый, возбужденный, Лу подкатил к дому и порадовался скрипу колес по гравию подъездной аллеи и виду ворот, закрывающихся за его спиной. Встреча за ужином прошла как нельзя лучше: он царил за столом, вел переговоры, развлекал участников встречи и был убедителен и забавен как никогда. Все смеялись его остротам и историям, из запаса которых он выбрал самые комические, и ловили каждое его слово. Участники встречи встали из-за стола довольные и полные единодушия. Последнюю рюмку, перед тем как ехать домой, он выпил, чокнувшись с Альфредом, также повеселевшим.
Свет внизу был полностью потушен, но наверху, несмотря на поздний час, он горел всюду и ярко — впору самолет сажать на посадочную полосу.
Он ступил во мрак нижнего этажа. Обычно Рут оставляла гореть свет при входе, но сейчас он ощупывал стены в поисках выключателя.
В воздухе чувствовался подозрительный запах.
— Привет! — воскликнул Лу. Голос его эхом отозвался на всех трех этажах до самого смотрового окна в крыше.
В доме был беспорядок, хотя обычно к его приходу все бывало убрано. На полу валялись игрушки. Лу досадливо поцокал языком.
— Эй! — Он начал подниматься по лестнице. — Рут?
Он ожидал ответного «ш-ш!», но его не последовало.
Вместо этого, поднявшись на площадку, он увидел Рут, которая выскочила из комнаты Люси, вытаращив глаза и зажимая рукой рот. Промчавшись мимо него, она бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Тут же из-за двери послышались звуки рвоты.
С конца коридора доносились крики Люси — она звала мать.
Лу стоял на площадке, переводя взгляд с одной двери на другую, застыв, не зная, что делать.
— Пойди к ней, Лу, — успела выговорить Рут перед тем, как вновь скорчиться перед унитазом.
Он колебался в нерешительности, а между тем крики Люси стали громче.
— Лу! — вскрикнула Рут, на этот раз с большим нетерпением.
Он вздрогнул, испуганный ее тоном, и направился в комнату Люси. Медленно открыл дверь, заглянул внутрь, чувствуя себя каким-то захватчиком в мире, в который редко осмеливался вторгаться. Первая, кто встретила его там, была Дора-путешественница. В комнате дочери сильно и едко пахло рвотой. Кровать Люси была пуста, разобрана, а простыни и розовое пуховое одеяло валялись смятые.
Он пошел на звук ее голоса, доносившийся из ванной, и застал девочку там: она сидела на кафельном полу в тапочках с зайчиками, склонившись головой в унитаз. При этом она тихонько заливалась слезами, потом плевалась, ее рвало, она отфыркивалась и снова плакала, уткнувшись в унитаз.
Лу стоял, озираясь, с портфелем в руке и не знал, как быть. Он достал из кармана платок и закрыл им нос и рот, чтобы самого не затошнило от скверного запаха.
На его счастье вернулась Рут, и, увидев, как он бессмысленно стоит и наблюдает за страданиями пятилетнего ребенка, она, пренебрежительно и брезгливо обойдя его, бросилась на помощь дочери.
— Ничего, ничего, милая! — Рут опустилась на колени и обняла девочку. — Лу, принеси-ка нам два влажных полотенца.
— Влажных?
— Ну, смочи их холодной водой и выжми, чтоб не капало.
— Да, да, конечно! — Он покачал головой, огорченный своей непонятливостью, медленно вышел из спальни и вновь застыл, остановившись на площадке. Поглядел налево, потом направо. И вернулся в спальню.
— Полотенца лежат в…
— Гладильном прессе, — сказала Рут.
— Да, конечно.
Подойдя к прессу, он, все еще с портфелем в руке, стал перебирать свободной рукой разноцветные полотенца — коричневые, белые, кремовые, — не зная, какие взять. Остановив наконец свой выбор на коричневых, он вернулся к Люси и Рут, сунул полотенца под холодный кран и передал их Рут, надеясь, что сделал все как надо.
— Пока рано, — бросила Рут. Она гладила спину дочери во время очередной передышки. — И смени ей постельное белье. Это запачкано.
Люси опять зарыдала, устало приникнув к материнской груди. Лицо Рут было бледно, волосы небрежно стянуты назад, глаза вспухли и покраснели. Похоже, вечер им выдался нелегкий.
— Простыни тоже в гладильном прессе. А деоралит в аптечке в кладовке.
— Что?
— Деоралит. Люси любит смородиновый. О боже! — Она вскочила и, опять зажав себе рот, заторопилась по коридору к их с Лу комнатам.
Лу остался в ванной с Люси. Глаза девочки были закрыты, она сидела, прислонившись спиной к ванне. Потом подняла на него заспанные глаза. Он попятился прочь из ванной и принялся снимать с кровати запачканные простыни. В соседней комнате заплакал Пуд. Лу вздохнул, наконец-то поставил на пол портфель, снял пальто и пиджак и бросил их в палатку Доры. Расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил галстук и закатал рукава.
Лу пристально вглядывался в свой стакан «Джека Дэниела» со льдом, не обращая внимания на бармена, который, перегнувшись через стойку, что-то яростно кричал ему в самое ухо.
— Вы меня слышите? — рявкнул бармен.
— Да, да… все равно… — Язык у Лу заплетался, речь его напоминала неровный шаг пятилетнего малыша, у которого развязались шнурки на ботинках. Он никак не мог припомнить, что такое он натворил. Он помахал рукой, словно отгонял муху.
— Нет, не все равно, дружище! Оставь ее в покое, ясно? Ей твои россказни надоели, не желает она тебя слушать, ты ей неинтересен! Понял?
— Ладно, ладно, — забормотал Лу, тут только вспомнив вульгарную блондинку, не обращавшую на него внимания. Да он с радостью оставит ее в покое, все равно из нее слова не вытянешь, да и журналистка, которую он выбрал в собеседницы до нее, тоже, кажется, не заинтересовалась потрясающей историей из его жизни. Он опустил глаза в стакан с виски. Такое невероятное событие только что произошло, а никому и дела нет! Неужели мир с ума стронулся? Неужели все так привыкли к новым
