Отец кивнул.
— А-а, вот ты где обитаешь. Где все и происходит.
— Да, — горделиво подтвердил Лу. — Я сегодня получил повышение, папа. — Он улыбнулся. — Никому еще не рассказал об этом. Тебе первому. Ты ведь сегодня у нас юбиляр, — добавил он, переводя разговор на другое.
— Повышение? — Кустистые брови отца слегка приподнялись.
— Да.
— Больше работы будет?
— Кабинет будет больше, а значит, и светлее и веселее, — пошутил Лу, но видя, что отец не поддержал шутку, посерьезнел и сам: — Да, конечно, работы будет больше, времени будет больше отнимать.
— Понятно, — сказал отец и замолчал.
Лу почувствовал, как в нем закипает гнев: поздравить его тоже было бы нелишне!
— Значит, ты доволен своей работой? — небрежно спросил отец, все еще не отрывая взгляда от окна, в стекле которого отражалась их вечеринка. — Ведь трудно работать как вол, если ты не доволен и работа не нравится, — продолжал он, — потому, что под конец тогда думаешь: к чему все это было, к чему старания? Правда?
Лу задумался, раздосадованный отсутствием похвал и озадаченный ходом мысли отца.
— Но ты всегда учил меня работать как вол, — сказал он, чувствуя непонятное раздражение. — Ты всегда говорил, как я припоминаю, что нельзя ни на секунду довольствоваться достигнутым, нельзя почивать на лаврах. — Он улыбнулся, но улыбка вышла натянутой и вымученной.
— Да уж, конечно, я не хотел, чтобы ты рос лентяем, — ответил отец и, внезапно обернувшись к Лу, взглянул ему прямо в глаза. — И относилось это не только к работе, но и ко всем сторонам жизни вообще. Любой канатоходец учится ровно идти, одновременно балансируя шестом. А тренироваться им приходится на канате, протянутом на головокружительной высоте, — добавил он.
В последовавшее затем напряженное молчание вторглась женщина-администратор со стулом в руке.
— Простите, для кого стул? — спросила она, оглядывая собравшихся. — Босс сказал, что кто-то здесь заказывал стул.
— Хм… это я заказывал, — сердито бросил Лу. — Но заказывал я не стул, а стулья. Во множественном числе! Для каждого из здесь присутствующих!
— О, но такого количества стульев у нас просто нет, — оправдывалась администратор. — Так кто же сядет на этот стул?
— Мама сядет, — быстро проговорил отец, желая прекратить перепалку. — Пусть это будет она.
— Нет, Фред, мне и так хорошо, — возразила мать. — Это твой день рождения, и на стул сядешь ты.
Лу прикрыл глаза, часто и глубоко дыша. Оказывается, он выложил двенадцать тысяч евро за то, чтобы его родные спорили из-за стула.
— А еще диджей сказал, что из традиционного у него имеется только ирландский гимн. Хотите послушать?
— Что? — вскинулся Лу.
— Обычно он его ставит под конец, но других ирландских песен у него нет, — извиняющимся тоном сказала администраторша. — Так мне распорядиться, чтоб поставили?
— Нет! — отрезал Лу. — Это смешно! Передайте ему, что не надо.
— Отнесите ему вот это, хорошо? — мягко проговорила Марсия, шаря в стоящей под столом возле нее картонной коробке и извлекая оттуда по очереди флажки, мотки серпантина, маскарадные головные уборы. Лу углядел в картонке даже пирог, а также диск, который Марсия и протянула администраторше. Это были любимые песни отца. Передавая диск, Марсия мельком взглянула на Лу.
— Взято на случай, если ты и тут напортачишь, — сказала она и отвернулась.
И это короткое замечание, сделанное таким спокойным голосом, задело его куда сильнее, чем все обидные слова, которые она адресовала ему в тот вечер. Он считал себя хорошим организатором, способным устроить праздник, доставить людям приятное, пустить пыль в глаза. И пока он занимался тем, что доказывал это, его родственники, оказывается, втихую заготавливали запасной вариант на случай, если он сядет в калошу. И загружали картонные коробки.
Внезапно по залу волной пронеслось оживление: из лифта вышел Квентин вместе с Гейбом, про приглашение которого на вечер Лу даже и не знал. Оба они тащили по нескольку стульев.
— Там и еще стулья своей очереди дожидаются! — объявил Квентин, и присутствующие приободрились: на лицах, знакомых Лу с детства, кроме страдания, показались проблески детской радости.
— Лу! — Лицо Гейба при виде Лу осветилось. — Я так рад, что вы здесь. — Поставив стулья нескольким пожилым гостям рядом, он шагнул к Лу, протянув руку так радушно, что тот даже смутился, подумав, уж не Гейб ли здесь хозяин. Гейб наклонился к самому его уху.
— Вы раздвоились? — спросил он.
— Что? Нет. — Лу раздраженно мотнул головой.
— Но в последний раз, когда я вас видел, — с удивлением сказал Гейб, — вы были с Элисон на корпоративе! Я не знал, что вы покинули его.
— Конечно, я уехал. К чему предполагать худшее — что мне пришлось принять эту ужасную таблетку для того, чтоб появиться на дне рождения собственного отца? — сказал он, притворяясь оскорбленным.
Но Гейб в ответ лишь улыбнулся.
— Забавно, как иной раз поворачивается жизнь, правда? — И он игриво ткнул Лу локтем.
— В каком это смысле?
— Ну вот, вы наверху, а через минуту — глянь, вы уже внизу, ведь так? — И выдержав недобрый взгляд Лу, он продолжал: — Я ведь что говорю? Что, когда мы с вами познакомились, я находился внизу и, поглядывая вверх, даже мечтать не смел о том, чтобы здесь очутиться. А теперь — вот он я. Забавно, как все переменилось: я очутился в пентхаусе, и мистер Патерсон дал мне новую работу.
— Что? Что он вам дал?
— Новую работу. — Гейб ощерился и подмигнул. — Так сказать, повышение.
Но прежде чем Лу успел как-то отреагировать, к ним подошла администраторша с подносом.
— Может быть, кто-нибудь хочет закусить? — с улыбкой спросила она.
— Нет, спасибо. Я подожду пастушьего пирога, — улыбнулась ей в ответ мать Лу.
— Это и есть пастуший пирог! — И женщина указала на маленький картофельный комок в миниатюрной формочке.
Последовало минутное молчание, и сердце у Лу заколотилось так, что, казалось, оно вот-вот прорвет тонкий слой кожи и выпрыгнет наружу.
— А будет потом что-нибудь еще из еды? — спросила Марсия.
— Кроме сладкого пирога? Нет. — Администраторша покачала головой. — Это на весь вечер — подносы с закуской. — И она улыбнулась еще раз, не замечая неодобрительного ропота, волнами прокатившегося по залу.
— А не могли бы вы, — с наигранной бодростью спросил отец Лу, — оставить этот поднос здесь?
— Целый поднос? — Она неуверенно оглянулась на выросшего за ее спиной управляющего, ища поддержки.
— Да, у нас тут голодающие собрались, — сказал Фред и, взяв из ее рук поднос, поставил его на высокий прилавок, так что желающим взять еду надо было встать со стула.
— Ну, ладно. — Проводив глазами поднос, она отступила с пустыми руками.
— Вы что-то сказали о сладком пироге? — спросила Марсия высоким пронзительным голосом. Она была расстроена и возмущена всей этой неразберихой, тем, что все оказалось не так, как задумывалось.
