голове. Он повернулся к Уимзи, готовый высказаться, но его замечание так никогда и не было услышано, подобно часам, которые собирались пробить, потому что в ту секунду, когда он повернулся, лорд Питер стукнул по маленькому столу кулаком так, что графины зазвенели, и закричал громким голосом, полным внезапного просветления:
— Манон Леско!
— А? — сказал Паркер.
— Поджарьте мои мозги! — прокричал лорд Питер. — Жарьте их, и сделайте из них пюре, и подайте их с маслом как блюдо из репы, поскольку это все, на что они годятся! Посмотрите на меня! — (Мистер Паркер едва ли нуждался в этом призыве.) — Мы беспокоились здесь о Джерри, о Мэри, охотились на Гойлса, Граймторпа и бог знает на кого еще — и все это время у меня был этот маленький клочок бумаги, спрятанный в моем бумажнике. Клякса на полях — это все, что я заметил. Но Манон, Манон! Чарльз, если бы у меня были мозги мокрицы, он должен был мне рассказать всю историю. И только подумайте, мы были бы спасены!
— Хотелось бы мне, чтобы вы не были столь взволнованны, — сказал Паркер. — Я уверен, вы потрясены тем, что увидели всю ситуацию так ясно, но я никогда не читал «Манон Леско», и вы не показали мне запачканную бумагу, поэтому у меня нет ни малейшего представления о том, что вы обнаружили.
Лорд Питер передал ему обрывок бумаги без комментариев.
— Я вижу, — сказал Паркер, — что бумага довольно мятая и грязная и сильно пахнет табаком и русской кожей, поэтому делаю вывод, что вы хранили ее в своем бумажнике.
— Неужели! — сказал Уимзи скептически. — В то время как вы на самом деле видели, как я вынул ее! Холмс, как вы это делаете?
— В одном углу, — продолжал Паркер, — я вижу два пятна, одно гораздо больше других. Я думаю, что кто-то, должно быть, тряс над бумагой ручку. В пятне есть что-то подозрительное?
— Я ничего не заметил.
— Немного ниже пятен герцог подписал свое имя два или три раза или скорее свой титул. Предположение таково: его письма не были адресованы близким.
— Предположение позволительное, я думаю.
— У полковника Марчбэнкса подпись аккуратнее.
— Он едва ли мог замышлять что-то, — сказал Питер. — Он подписывает свое имя как честный человек! Продолжаем.
— Здесь можно разобрать слово five (пять) или fine (прекрасный). Видите ли вы в нем нечто таинственное?
— У числа пять может быть мистическое значение, но, признаюсь, оно мне неизвестно. Существует пять чувств, пять пальцев, пять великих китайских заповедей, пять книг Моисея, не говоря уже о мистических сущностях, воспетых в песне о нарциссе — «пять делоников царских без лепестков». Должен сказать, что я всегда хотел узнать, что это за царские делоники. Но, не зная, я не могу помочь и в этом случае.
— Хорошо. Это все, за исключением фрагмента, состоящего из «ое» на одной строчке и «is fou» — ниже.
— Как вы это понимаете?
— «Is found — «найдено», я полагаю.
— Уверены?
— Это первое, что приходит на ум. Или, вероятно, «his foul» — «его глупость» — здесь, кажется, немного размазаны чернила. Или, вы думаете, это «his foul» — «его поражение»? Писал ли герцог о нечестной игре Кэткарта? Это вы имеете в виду?
— Нет, я так не думаю. Кроме того, по-моему, это не почерк Джерри.
— Тогда чей?
— Не знаю, но могу предположить.
— И это приведет к чему-то.
— Это расскажет всю историю.
— О, рассказывайте, Уимзи. Даже доктор Ватсон потерял бы терпение.
— Нет, нет! Попытайтесь прочесть строчку выше.
— Хорошо, но здесь только «ое».
— И что это может быть?
— Я не знаю. «Poet», «роеm manoeuver», «Loeb editio» N, «Citroe» N — это может быть все что угодно.
— Вы правы. Существует не так много английских слов, оканчивающихся на «ое» — и это написано так слитно, что напоминает дифтонг.
— Возможно, это не английское слово.
— Точно; возможно, что не английское.
— О! О, я вижу. Французский язык?
— Ах, вы почти рядом.
— Soeur — oeuvre — oeuf — boeuf.
— Нет, нет. Вы были ближе в первый раз.
— Soeur — coeur?
— Coeur — «сердце». Подождите минутку. Посмотрите на черточку перед словом.
— Подождите — еr — сеr.
— Как насчет реrсеr — «разбить»?
— Я полагаю, что вы правы. Percer le Coeur — «разбить мое сердце».
— Да. Или perceras le Coeur — «разобьешь мое сердце».
— Вот так-то лучше. Кажется, нужна еще одна или две буквы.
— И теперь ваша строчка is found — «найден».
— Fou! — «Глупец!»
— Кто?
— Я не сказал «кто», я сказал «глупец».
— Я знаю, что вы сказали. Я спросил — кто?
— Кто?
— Кто — глупец?
— О! Ей-богу, suis! Je suis fou — «я безумец».
— Наконец-то! И я полагаю, что следующие слова de douleur — «из-за страданий» или что-то вроде этого.
— Такие слова могли бы быть.
— Предусмотрительный упрямец! Я говорю, что это они есть.
— Хорошо, предположим, что это так.
— Это расскажет нам все.
— Ничего!
— Все, я говорю. Подумайте. Это было написано в день смерти Кэткарта. Теперь — кто в доме вероятнее всего мог написать эти слова: «разобьешь мое сердце… я теряю голову из-за страданий»? Проверим каждого. Я знаю, что это не почерк Джерри и он не использовал бы такие выражения. Полковник или госпожа Марчбэнкс? Вероятно, не Пигмалион! Фредди? Он не смог бы написать страстного письма по- французски, даже чтобы спасти свою жизнь.
— Нет, конечно, нет. Это мог быть либо Кэткарт, либо леди Мэри.
— Чепуха! Это не могла быть Мэри.
— Почему нет?
— Нет, если только она не изменила свой пол, подумайте сами.
— Конечно, нет. Было бы написано «я безумна». Тогда Кэткарт…
— Конечно. Он жил во Франции всю жизнь. Посмотрите его банковскую книжку. Посмотрите…
— Боже! Уимзи, мы были слепы.
— Да.
