заинтересовывало.
– Ты знаешь, зачем я тебя позвал? – спросил он наконец.
– Я готова выслушать вас, – холодно ответила Юстиниана.
– Зачем так официально? – улыбнулся Мо Ши. – Мы ведь родственники.
Девушка приподняла тонкую бровь.
– Ты моя невестка, и даже если я потерял сына, я не собираюсь терять тебя. – Мо Ши пригласил жестом опуститься на ковры.
Старый слуга сервировал столик. В вазу он поставил памятные розовые пионы, которые благоухали неповторимым теплым ароматом. Справа от сервировочного столика на резной подставке стояла нефритовая шахматная доска. Она необъяснимым образом привлекала внимание Юстинны. Мо Ши перехватил ее взгляд.
– Эта фигура, – он указал на пешку, – близка к тому, чтобы стать ферзем. – Пешка, на которую он указал, засветилась изнутри пульсирующим зеленоватым сиянием. – Один шаг, и ты станешь моей королевой.
– Это не моя игра. – Юстиниана провела рукой, как бы отталкивая от себя неожиданное предложение.
– Конечно, не твоя, – утвердительно кивнул Мо Ши. – Ты только пешка. Но видишь – этот конь готов пожертвовать собой, и слон, и ладья. У тебя неплохие защитники. Однако всем им грозит гибель, если ты совершишь неверный ход.
– Я уже поняла это, прочтя послание, – с горечью отвечала Юстиниана.
– Почему так грустно? Я не обижу тебя.
Мо Ши на удивление легко поднялся со своего ложа. Он подошел к Юстинне, и она тоже встала.
– Видишь, я простил тебе гибель Саты. Столько веков надежд и труда… – Мо Ши стоял за спиной Юстинианы, оглаживая ее. А она, словно погружаясь в сладкую дремоту, не могла даже пошевелиться.
Слуга неслышной тенью скользил по залу и приглушал пламя светильников.
– Я все простил тебе, потому что ты станешь моей королевой. Ты родишь мне нового Сату. Твоя память вдохнет в нашего сына его черты, его силу и устремления.
Мо Ши начал целовать неподвижную девушку, продолжая шептать ей:
– Ты дашь новому Сате свою твердость и выдержку… И красоту, твою совершенную красоту…
Мо Ши вытащил из волос Юстинианы заколку, и огненные волны волос рассыпались по ее плечам.
Несколько тысячелетий назад из глубин бездонного океана Мо Ши услышал зов. Кто-то настойчиво повторял его имя. Мо Ши вынырнул в огромной зале, где горели сотни факелов. Ароматические масла наполняли и без того истощенный воздух тяжелыми парами. Посреди тщательно выложенной пентаграммы лежала женщина в золотых одеждах. Ее служанки, упав ниц, призывали его явиться к их царице.
Звероголовые статуи богов мрачно взирали на колдовское действо. Они не могли помешать оскорбленной царице вершить возмездие. Чародейка и царица Египта была отвергнута своим супругом, и она решила отомстить всему миру. Сотни старинных манускриптов и папирусов прочла великая волшебница прежде, чем засияли факелы в ее дворце.
Мо Ши явился в облике дракона, и опоенные дурманом служанки забились в трансе при виде его сверкающего великолепия.
– Что тебе нужно, чародейка? – взревел Мо Ши, видя, что ее разум абсолютно трезв и ясен.
– О великий Мо Ши, не гневайся, прими мое поклонение и жертву! – отвечала ему, не опуская взгляда, царица. – Дай мне наследника, который уничтожит отвергшую меня империю! Дай мне нового властелина, – продолжила она и открыла ему свои чресла.
Увидев готовность синего дракона принять ее жертву, она попросила:
– Явись мне в человеческом облике, чтобы не пресечь мою жизнь и мои замыслы.
Стены древнего дворца осы?пались, но, увы, создатели храма были искусны, и свод не обрушился на головы вершащих погибель мира.
Мо Ши уже собирался покинуть свою нежданную невесту, но обернулся и сказал ей заветное слово призыва:
– Моего сына назовут Сата! Когда ты произнесешь его имя, я явлюсь за ним.
Волшебница лежала посреди потускневшей пентаграммы, а служанки, не поднимая голов, продолжали охрипшими голосами твердить имя того, кто должен погубить их мир.
Девять долгих месяцев царица носила в себе плод ее мести. Она тщательно скрывала свое бремя. И супруг, изредка видевший ее прогуливавшейся на террасах сада, не отмечал в забытой нелюбимой женщине перемен. Царица больше не интересовала его. Доносчики молчали, и казалось, она смирилась со своим положением брошенной супруги.
Раз в месяц ей приносили курицу, и царица, свернув ей голову, пачкала свои одежды, чтобы у стиравших ее исподнее слуг не возникло подозрений. Наконец в ночь полного лунного затмения царица разродилась сыном. Медноглазые кошки вылизали окровавленное дитя и подъели послед. Доверенные служанки принесли корзину, в которой младенец должен был покинуть опасный дворец. Но и у стен есть уши, а у ширм есть глаза.
Кто донес фараону о бесчестии, которым оскорбила его опальная царица, так и осталось неизвестным. Разгневанный фараон кинулся в покои бывшей своей супруги. Поручи он расправу жрецам или воинам, вряд ли чародейка сумела бы спасти свой плод от гибели, но гнев часто затмевает разум. Не скрывая грохота гневного шага, бежал фараон по гулким плитам дворца. Вслед за ним спешила многочисленная свита.
– Он сейчас будет здесь! – в страхе закричала царица своей преданной служанке.
Та метнулась к колыбели младенца и, не зная, что с ним делать, прижала дитя к своей груди.
– Дай сюда! – прошипела царица.
Она подняла мальчика перед своим лицом и дохнула на него. Ее волшебное дыхание усыпило ребенка. Он улыбался во сне. Царица бережно опустила его в огромную вазу с розовыми пионами, которые украшали спальные покои.
Младенец не издал ни звука, он мирно спал. Затем хладнокровная женщина выкинула приготовленную колыбель с балкона. В этот момент двери распахнулись, и вбежал разгневанный фараон.
– Где ты его прячешь?! – взревел оскорбленный правитель.
– О чем вы изволите спрашивать, мой господин? – поклонилась ему чародейка, опустив голову.
Но ни ее покорный тон, ни безупречно прибранная зала не обманули повелителя.
– Где твое поганое отродье? – прогрохотал фараон.
У царицы лихорадочно горели глаза, а на щеках пылал румянец, но она справилась со своим голосом и спокойно отвечала бросившему ее супругу:
– Мой господин ошибся. Здесь нет никого, кроме тех, кого видят его ясные очи. Клянусь богами.
– Ты лжешь. – Фараон приблизился к женщине. – Не смей клясться милостью богов.
Он приподнял ее лицо за подбородок и пристально поглядел в темные глаза. Царица не отвела взгляда. Тогда фараон разорвал на груди жены одежду. Жесткими пальцами схватил он грудь царицы и сжал сосок. Струйки молока брызнули ему в лицо. От неожиданности фараон отпрянул и, выхватив меч, ударил вероломную супругу по шее. Пока еще жизнь не покинула ее, царица закричала изо всех сил:
– Сата! Сата!
Она уже лежала мертвая, изрубленная на куски рассвирепевшим правителем, а эхо под сводами дворца все еще вторило:
– Сата!.. Сата!..
Синий дракон явился из ниоткуда.
Пески поглотили город со всеми жителями. Никто не знал, что за несчастье уничтожило великий град, название которого стерлось из памяти тех, кто корпел над летописями.
«Морок... Это морок! – пульсировала тоненькая синяя жилка на виске у Юстинианы. – Еще немного, и будет поздно».
Мо Ши положил широкую влажную ладонь на живот девушки, и горячая волна едва не подкосила ее ноги. Она застонала.
