— Нет, Харриет, я не об этом.
— Твой брат женился на собственной двоюродной сестре. А твоя сестра вышла замуж за простого человека. И с ее детьми все в порядке. Не все зависит только от тебя. А я достаточно простая девушка. Или со мной что-то не так?
— С тобой все в порядке, Харриет. Ты права. Боже мой, как ты права! Может быть, я просто боюсь ответственности. Милая, если ты этого хочешь и готова рискнуть…
— Я не думаю, что будет вообще какой-нибудь риск.
— Прекрасно. Пусть будет так, как ты решишь. Если ты захочешь, и когда ты захочешь. Когда я тебя об этом спрашивал, думал, ты скажешь «Нет».
— Мне кажется, ты ужасно боялся, что я радостно закричу: «Да, конечно!»
— Не знаю, может быть. Но я не ожидал услышать то, что ты сказала.
— Но, Питер, если отбросить мои чувства и те страхи, которые ты нарисовал в своем воображении, скажи мне, милый, ты хочешь иметь детей?
Он пришел в полное замешательство.
— Эгоистичный идиот, вот кто я такой, — наконец, сказал он. — Да. Да, хочу. И, Бог знает, почему и зачем? Зачем люди рожают детей? Чтобы доказать себе, что они на это способны? Чтобы потом хвастаться: «Когда наш мальчик поступил в Итон…» Или, чтобы…
— Питер! Когда мистер Мербл после помолвки притащил тот длиннющий брачный договор…
— О, Харриет!
— Кому ты собирался оставить свое состояние? И свой титул?
— Ну, хорошо, — простонал он. — Да, я собирался оставить все своим детям. Признаю. Но Мербл считает — не смейся, я не умею с ним спорить — он считает, что все непредвиденные случайности должны быть учтены.
Показались яркие огни города. Они проехали по широкому каменному мосту. Огромный «даймлер» графини с роскошными сиденьями. Сама Харриет в чудесном золотом платье и изящном меховом боа. Питер в свадебном фраке с гарденией в петлице. На его коленях покачивался шелковый цилиндр.
— Итак, Харриет, мы перешли Рубикон. Ты о чем-нибудь жалеешь?
— Не больше, чем в ту ночь, когда мы отправились в Червилл, целовались на пустынном берегу, и ты задал мне тот же вопрос.
— Слава Богу! Держись, милая. Осталась только одна маленькая речушка.
— И эта река называется Иордан.
— Если я поцелую тебя прямо сейчас, то совсем потеряю голову и что-нибудь может случиться с этой проклятой шляпой. Будем вести себя, как благоразумные и благовоспитанные школьники. Как будто мы с тобой и вовсе не женаты.
Еще одна река.
— Еще далеко?
— Нет, осталось совсем немного. Смотри — вон Старый Пэгфорд. Мы там когда-то жили. А это наш старый дом с тремя ступеньками! Здесь опять живет какой-то доктор. Видишь, вывеска светится? Через две мили нужно повернуть налево. А потом еще один крутой поворот налево, около парка, дальше прямо — в сторону поля.
Когда Харриет была маленькой, у доктора Вэйна был маленький двухколесный экипаж, как у настоящего деревенского врача в старых книжках. Она, наверное, тысячу раз ездила по этой дороге, сидя рядом с ним, держась за поводья и представляя, что сама правит лошадьми. Потом экипаж сменила машина, маленькая и шумная, совсем не похожая на роскошную тихую громадину, в которой она сейчас ехала. Доктору приходилось выезжать к больным пораньше, потому что машина была старая и часто ломалась на полпути. Вторая была получше — предвоенный «Форд». Она быстро научилась ее водить. Если бы отец был жив, ему было бы уже около семидесяти. И этот необычный зять обращался бы к нему «сэр». Странное ощущение: она чувствовала, что как будто бы приехала домой, и в то же время все было не так, как она себе представляла. Вот Пэгглхэм, здесь жила женщина, которая ужасно страдала от ревматизма… миссис… миссис… Ворнер, вот как ее звали. Она, наверное, уже давно умерла.
— Вот парк, Питер.
— Да, действительно. А там дом?
В этом доме жили Бейтсоны. Милые старики, Дарби и Джоан. Маленькую мисс Вэйн всегда ждали здесь клубника и сладкий пирог. Да, дом, покрытый черной черепицей с высокими трубами. Когда откроешь дверь и войдешь внутрь по широким, отшлифованным временем ступеням, попадаешь в кухню со старинными деревянными креслами вдоль стен, дубовыми столами, запахами свежевыпеченного хлеба, домашнего сыра и ветчины. Жаль, Дарби и Джоан давно умерли, и их должен был встретить Ноукс (она с трудом его вспомнила — широколицый крепкий человек, он тогда, кажется, продавал велосипеды). Но в окнах не было света.
— Мы немного опоздали, они нас, наверное, уже не ждут, — Харриет заметно нервничала.
— Ничего, мы громко постучим, — весело сказал Питер. — От таких людей, как мы с тобой, не так-то просто отделаться. Я его предупреждал, что мы приедем после восьми. Похоже, ворота там.
Не говоря ни слова, Бантер выбрался из машины и пошел к воротам. Он так и знал, он чувствовал, что все будет безнадежно испорчено. Любой ценой, даже если бы пришлось удавить этого проклятого репортера голыми руками, он должен был приехать раньше, чтобы все приготовить заранее. В свете фар он разглядел маленькую белую записку на воротах. Осторожно, двумя пальцами он снял ее с гвоздя, поднес к глазам и подозрительно повертел в руках. Затем так же безмолвно понес хозяину. Там было написано:
Питер удивленно хмыкнул.
— Похоже, что жильцы уже выехали. Кажется, эта записка провисела здесь несколько дней.
— Но он должен был остаться, чтобы впустить нас в дом.
— Может, он попросил кого-то другого открыть нам дверь? Ноукс в состоянии правильно написать слово «сообщу». Судя по его письмам, он вполне грамотный человек. Но этот кто-то почему-то не подумал, что нам могут понадобиться хлеб и молоко. Ничего, мы сейчас все исправим.
Он перевернул записку и написал: «Нужны хлеб и молоко». Потом вручил ее Бантеру, который прикрепил бумагу на прежнее место и с горькой улыбкой открыл ворота. Машина тихо въехала в маленький грязный дворик. По обеим сторонам дорожки они увидели ухоженные клумбы с чудесными большими хризантемами. Немного поодаль возвышались темные ряды розовых кустов.
— Можно было бы посыпать двор песком, — пробурчал Бантер, пробираясь через грязь. Наконец он добрался до двери, массивной и неприветливой. В это время его сиятельство исполнил легкомысленное попурри на клаксоне. Безрезультатно. Ответа не было. В доме стояла мертвая тишина: ни шороха, ни звука, ни хриплого со сна шепота, спрашивающего, что им всем здесь нужно. Ни одна штора не шевельнулась, не скрипнуло ни одно окно. Где-то недалеко яростно залаяла собака.
Расстроенный мистер Бантер зло дернул дверной колокольчик. Он оглушительно зазвенел. Опять залаяла собака. Бантер толкнул дверь, но она не поддалась.
— О, Боже, — простонала Харриет.
Она почувствовала, что одна во всем виновата. Это была ее идея. Ее дом. Ее медовый месяц. Ее — и этот фактор она еще не научилась принимать в расчет — собственный муж. (Впечатляющее слово, потому что в нем слышится звон меча и чувствуется дым пожара). Данный Богом супруг. Человек, который имеет на нее множество прав, включая и право не быть преданным теми, кто ему принадлежит. Фары были выключены, и она не видела его лица. Харриет почувствовала, он повернулся и положил руку на спинку ее сиденья.
— Поищи другой вход! — уверенный голос Питера напомнил ей, что он вырос в деревне, и знал, что такое загородный дом. — Если в доме никого нет, попробуй найти кого-нибудь там, где лает собака.
