хоть и зевал, но оставался на посту.
— Хорошо, Уильям, — сказал Питер. — Иди, я запру. — Он выпустил доктора. — Доброй ночи и — большое спасибо, старина. Мне очень стыдно, что ругал тебя.
— Обычное дело, — философски заметил доктор. — Ну, выше нос, Флим.[5] Я загляну попозже, но только для того, чтобы оправдать плату — мои услуги не потребуются. У неё прекрасное здоровье, и я тебя поздравляю.
Автомобиль, немного чихая в знак протеста после долгого ожидания на холоде, уехал, оставив одинокого Питера на пороге. Теперь, когда всё было кончено и можно было лечь спать, он чувствовал себя чрезвычайно бодро. Сейчас Питер с удовольствием отправился бы на вечеринку. Он прислонился к ограде из кованого железа и зажег сигарету, бесцельно уставившись в разгоняемый лампой сумрак площади. Именно тогда он увидел полицейского.
Фигура в синей униформе приближалась от Саут-Одли-стрит. Полицейский тоже курил и шёл не уверенной походкой бравого констебля, а с видом человека, который заблудился. Когда он появился в поле зрения, то сдвинул шлем назад и озадаченно почесал голову. Профессиональная привычка заставила его быстро взглянуть на джентльмена в вечернем костюме и с непокрытой головой, стоящего на пороге в три утра, но поскольку джентльмен казался трезвым и не подавал признаков, свидетельствующих о готовящемся преступлении, он отвел глаза и собрался пройти мимо.
— Доброе утро, офицер, — сказал джентльмен, когда констебль с ним поравнялся.
— Доброе утро, сэр, — ответил полицейский.
— Вы рано с дежурства, — продолжил Питер, который хотел с кем-нибудь поговорить. — Зайдите и выпейте.
Это предложение вновь пробудило подозрение.
— Не сейчас, сэр, спасибо, — сдержанно ответил полицейский.
— Именно сейчас. В этом вся суть. — Питер отбросил окурок. Тот описал в воздухе огненную дугу и, ударившись о тротуар, произвёл небольшой сноп искр. — У меня родился сын.
— О! — сказал полицейский, радуясь этому признанию, свидетельствующему о невиновности. — Ваш первый?
— И последний, если я что-нибудь в этом понимаю.
— Именно так каждый раз говорит мой брат, — заметил полицейский. — Никогда и ни за что! У него их одиннадцать. Ну, сэр, счастья ему. Я понимаю ваше состояние и от души благодарю, но после того, что сказал сержант, я лучше воздержусь. Хотя, чтоб мне провалиться, после кружки пива за ужином у меня во рту не было ни капли.
Питер, склонил голову набок и взвесил услышанное.
— Сержант сказал, что вы были пьяны?
— Да, сэр.
— А вы не были?
— Нет, сэр. Я видел всё именно так, как ему рассказал, а что из этого вышло — это сверх моего понимания. Но пьяным я не был, сэр, не больше, чем вы сейчас.
— Тогда, — констатировал Питер, — как мистер Джозеф Сэрфес заметил леди Тизл, вас беспокоит сознание вашей невинности.[6] Он обвинил вас в том, что вы выпили, — следует войти и сделать именно так. Почувствуете себя лучше.
Полицейский колебался.
— Да, сэр, ну, не знаю. Факт, я испытал что-то вроде шока.
— Как и я, — сказал Питер. — Ради Бога, входите и поддержите компанию.
— Да, сэр, — повторил полицейский. Он медленно поднялся по ступенькам.
Поленья в камине светились сквозь пепел тёмно-красным светом. Питер поворошил их, чтобы вновь вспыхнуло пламя. «Посидите, — сказал он, — я вернусь через мгновение».
Полицейский сел, снял шлем и осмотрелся, пытаясь вспомнить, кто занимает этот большой дом на углу площади. Герб, выгравированный на большом серебряном шаре на каминной полке, не говорил ему ничего, даже при том, что он повторялся в цвете на спинках двух обитых стульев: три бегущие белые мыши на чёрном поле. Питер, тихо выйдя из тени под лестницей, поймал полицейского на том, что тот водил по контуру толстым пальцем.
— Изучаете геральдику? — спросил он. — Семнадцатый век, не слишком тонкая работа. Вы новичок в этих местах, не так ли? Мое имя Уимзи.
Он поставил поднос на стол.
— Если предпочитаете пиво или виски, только скажите. Эти бутылки просто соответствуют моему настроению.
Полицейский с любопытством осмотрел длинные горлышки и выпуклые, обернутые в серебро пробки. «Шампанское? — спросил он. — Никогда не пил, сэр. Но хотелось бы попробовать эту штуку».
— Вы найдёте его слабеньким, — сказал Питер, — но если выпьете достаточно, то поведаете мне историю всей своей жизни.
Пробка выстрелила, и вино вспенилось в широких бокалах.
— Итак! — сказал полицейский. — За вашу добрую леди, сэр, и за нового молодого джентльмена. Долгой жизни и всего самого лучшего. Немного напоминает сидр, не так ли, сэр?
— Лишь чуточку. Скажете своё мнение после третьего бокала, если сможете вытерпеть его так долго. И спасибо за ваши добрые пожелания. Вы женаты?
— Пока нет, сэр. Надеюсь, когда я получу повышение. Если только сержант… но об этом здесь ни к чему. А вы, сэр, долго женаты, если я могу спросить?
— Чуть больше года.
— Ага! И как вы находите, оно того стоит, сэр?
Питер рассмеялся.
— Я провел последние двадцать четыре часа, задавая себе вопрос, почему, когда мне действительно улыбнулась удача и удалось завладеть сокровищем, я обязательно должен был оказаться этаким идиотом, который рисковал потерять всё в этом проклятом глупом эксперименте.
Полицейский сочувственно кивнул.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Мне кажется, что жизнь именно такова. Если вы не рискнёте, то никуда не придёте. Если же рискнёте, всё может пойти не так, как надо, и где вы тогда? И в половине случаев, когда вещи происходят, они происходят прежде, чем о них успеваешь подумать.
— Совершенно верно — сказал Питер и вновь наполнил бокалы. Он заметил, что полицейский понемногу успокаивается. Как истинный человек своего класса и образования, Питер в моменты сильных переживаний тянулся к компании обыкновенных людей. И действительно, когда недавний внутренний кризис угрожал разрушить его нервную систему, он полетел в буфетную к дворецкому с безошибочным инстинктом почтового голубя. Там к нему отнеслись очень гуманно и позволили чистить серебро.
Рассудком, так странно обострённым шампанским и нехваткой сна, он наблюдал реакцию констебля на Пол-Роже урожая 1926 года. Первый бокал обнажил философию жизни, второй вызвал имя — Альфред Бёрт — и дополнительный намек на некую таинственную обиду, нанесённую сержантом участка, третий стакан, как и предполагалось, вызвал к жизни историю.
— Вы были правы, сэр, — сказал полицейский, — когда определили, что я новичок. Я прибыл только в начале недели, и поэтому не знаком не только с вами, сэр, но и с большинством здешних жителей. Джессоп сейчас знает всех, да и Пинкер тоже знал, сейчас его перевели на другой участок. Вы, должно быть, помните Пинкера — крупный парень, два таких как я, с песочными усами. Да, полагаю, помните.
— Итак, сэр, как я и говорил, я знаю район в общих чертах, но не как свои пять пальцев, если можно так выразиться, и могу иногда выглядеть глупо, но это не мешает мне видеть то, что я действительно видел. Видел и всё, и не пьян я был или что там ещё. А что касается ошибки в числах, ну, в общем, это могло произойти с каждым. И всё равно сэр, именно 13 было тем числом, которое я видел так же ясно, как сейчас вижу нос на вашем лице.
— Невозможно выразиться убедительнее, — сказал Питер, нос которого было трудно не заметить.
— Вы знаете Меррименс-Энд, сэр?
