Лизина, видимо, еще детская, комната находилась в мезонине, куда можно было подняться по наружной винтовой лестнице, увитой цветущими клематисами. Когда мы вошли во двор, я сразу заметил Киру Анатольевну. Она спускалась вниз, и явно была встревожена.
— Саша, Лиза продолжает спать! — Дрогнувшим голосом она спросила меня: — Она… здорова?
— Я думаю, что это просто реакция ее нервной системы на события последних месяцев.
Стол к ужину был накрыт на веранде, и Александр Николаевич поднял на меня глаза:
— Водки?..
Я отрицательно качнул головой:
— Часов в пять тронусь в обратную дорогу.
У Киры Анатольевны дрогнуло лицо:
— Игорь, вы уже уезжаете?
Мне удалось сделать безразличное лицо:
— Я отоспался, а в городе у меня остались дела. Да и Лизе, мне кажется, надо побыть одной.
Александр Николаевич кивнул, посмотрел на меня:
— Помощь не нужна?
— Справлюсь.
— Держи меня в курсе.
Я кивнул.
— Если можно, я уеду утром, не прощаясь. Ворота гаража закрываются автоматически, так что провожание затевать не стоит.
Кира Анатольевна жалостливо посмотрела на Анри и скормила ему котлету. Собакин виновато покосился на меня, но котлету слопал.
Она подняла на меня так похожие на Лизины глаза и доброжелательно предложила:
— Как все образуется, приезжайте отдохнуть по-настоящему, а лучше и Эдика, и Женю тоже привозите. Раньше они любили приезжать к нам, а в последние два года все времени нет. — Она положила тонкую руку на мою ладонь: — И поверьте, я вам очень, очень благодарна за все, что вы сделали для Лизы, за то, что были с ней рядом…
Поднялся я затемно. Несмотря на раннее утро, на улице было душно, сильно пахло созревающим виноградом и какими-то цветами.
Я усадил Анри в машину, решил подняться в свою комнату за сумкой с вещами. Проходя мимо винтовой лестницы, подумал, что могу просто посмотреть на Лизу, и даже не стану ее будить…
Я поднялся, тихо повернул ручку двери… Комната была залита светом полной луны, и мне сразу стало ясно, что Лизы здесь нет. Куда могла деться эта девчонка?
Я спустился вниз. Подумав, решил, что панику поднимать рано. Скорее всего, она, наконец, проснулась, и пошла к морю. Куда еще она могла уйти глухой ночью? Даже из приморского кафе уже не доносилась музыка.
Я направился к калитке в дальней стене сада, которая вела к морю, но остановился.
По плиточной дорожке, окаймленной цветами, ко мне шла Лиза.
Мысленно я облегченно вздохнул, но вслух довольно сердито спросил:
— И где, спрашивается, тебя носит?!
Она пожала плечами:
— Ходила к морю. Только не понятно, это что же, я сутки проспала?
Я полез в карман за сигаретами, не нашел и вспомнил, что они остались в моей комнате.
— Лиза, я уезжаю.
Она подняла ко мне лицо. В сумраке глаза казались еще темнее и больше. Помолчав, сказала печально:
— Тебе все-таки надоело со мной возиться…
Я протянул руку и прикоснулся к ее щеке. Неожиданно она закрыла глаза и замерла. Я потрогал ее припухшие губы и наклонился к лицу. Еще помня, что делать этого категорически нельзя, я поцеловал ее, и притянул к себе. И почувствовал, как Лиза отвечает мне, как нетерпеливо приподнимается на цыпочки, подставляя поцелуям шею и плечи, открытые летним сарафаном, и чувствовал под руками ее кожу, и запах волос, и прижимал ее все сильнее и сильнее. А потом наступил момент, когда просто поцелуи и объятия стали несовместимы с жизнью, и я подхватил ее на руки, и, сохраняя последние остатки благоразумия, унес в свою бывшую комнату.
Удивительно, но мне удалось раздеть Лизу и стянуть одежду с себя, не размыкая наших рук. А потом были только запах ее волос и кожи, изумительная гладкость и плавность линий тела, и ее прерывистое дыхание, и все время про себя, как заклинание, я повторял ее имя, и прекратить это все не было уже никакой возможности…
Я лежал молча. Лиза тихо дышала рядом, лежа головой на предплечье. Спать не хотелось, и я слегка повернул голову, чтобы в уже утреннем сумраке увидеть ее лицо.
Она тихо прошептала:
— Вот, лежу и думаю: хорошо, что у меня нет хвоста. А то я при виде тебя все время виляла бы им, и все про меня бы сразу узнали, что я в тебя влюблена…
Хвост! О, черт! Я застонал, и Лиза всполошилась:
— Что случилось?!
Я уселся в постели.
— Анри сидит в машине, и ворота гаража распахнуты настежь. До того, как нас с тобой постиг приступ коллективного безумия, я собирался забрать сумку и уехать.
Лиза вскочила с постели, и, на ходу подбирая сарафан, пробормотала:
— Чур, я сама! А то у тебя случится приступ совестливости, и ты решишь что-нибудь сам для себя, возьмешь и уедешь, а я опять, как дура, семь лет буду по тебе сохнуть.
Она появилась через пару минут, стянула сарафан и со смехом запрыгнула на постель:
— Слушай, а тебе все это, случаем, не приснилось? Анри спит внизу, гараж закрыт, и даже твоя драгоценная машина на месте, там, где мы ее вчера поставили.
Я вздохнул.
— Значит, твои родители уже знают…о нас.
Она нахмурилась:
— Ты так вздыхаешь… Можно подумать, жалеешь о том, что произошло. И можешь мне не врать больше, я теперь твердо знаю, что давно нравлюсь тебе, и непонятно, чего ты так долго ждал.
Я нашарил сигареты и, наконец, закурил.
— Лиза, давай с тобой договоримся наперед, что ты не должна иметь передо мной никаких обязательств. Я буду рядом с тобой ровно до тех пор, пока буду нужен тебе. Пятнадцать лет разницы — это слишком много, поверь моему опыту. Пройдет десять, ну, пятнадцать лет, и ты пожалеешь, что сегодня уступила своему порыву.
Лиза с любопытством посмотрела на меня и сказала:
— Короче, жениться ты на мне не собираешься?
— Нет.
Она вздохнула:
— Не хочешь — и не надо. А спать тебе со мной можно, хотя бы изредка, или это тоже запрещается?
Я повернулся к ней:
— Лиза, ты — просто девчонка, и я запрещаю…
Она вынула из моей руки сигарету и аккуратно затушила ее, потом перевернула меня на спину и уселась сверху, прижав к подушкам. Наклоняясь, она целовала меня, и ее волосы шелковым плащом укрывали нас, и сумасшедшая ночь продолжалась, хотя по всем законам давно должно было наступить утро.
