Султан молчит. Он помнит, как столяр пришел к нему в магазин. Они родом из одной деревни, чуть ли не соседи. Джалалуддин с тех пор почти не изменился — все такой же худой как жердь, с большими испуганными глазами навыкате. Разве, может, еще больше исхудал. И сильно ссутулился, хотя ему всего лишь сорок. Его семья бедная, но уважаемая. Отец тоже работал столяром, пока несколько лет назад у него не испортилось зрение.
Султан охотно нанял бывшего соседа: ему требовались новые стеллажи, а Джалалуддин слыл хорошим столяром. До этого магазины султана были оборудованы обычными полками, где книги стоят плотными рядами и названия видно только на корешках. Полки тянулись вдоль стен, а посреди помещения стояли еще этажерки. Но теперь Султану хотелось завести специальные стеллажи, чтобы выставлять новые поступления, ведь их становилось все больше. Наклонные демонстрационные полки, на которых книги расставляют так, что видна обложка. Как заведено на Западе. Книготорговец пообещал неплохо заплатить столяру, и на следующий день Джалалуддин пришел со своим инструментом — молотком, пилой, складным метром, — а также принес гвозди и доски для первых полок.
Складское помещение при магазине временно переоборудовали под столярную мастерскую. Каждый день оттуда раздавался стук молотка Джалалуддина, который сколачивал полки посреди штабелей открыток. Открытки были важнейшим источником дохода для Султана. Он печатал их по дешевки в Пакистане, чтобы потом продать втридорога дома. Обычно Султан просто выбирал понравившуюся ему картинку и размножил, не заботясь об авторских правах фотографа или художника. Случалось, что фотографы дарили ему свои снимки, не задумываясь о возможной выгоде. Открытки хорошо распространялись. Основными их покупателями были солдаты международных миротворческих сил. Они частенько заглядывали в магазин Султана, когда патрулировали улицы Кабула, и покупали у него открытки. Изображения женщин в парандже, детей, играющих на танках, былых королев в открытых платьях, статуй Будды с плато Бамиан до и после взрыва, коней для бузкаши, детей в национальных костюмах, картинки дикой природы, виды Кабула в прежние дни и теперь. Султан знал свое дело, и солдаты нередко уходили из магазина с десятком открыток в руках.
Дневной заработок Джалалуддина равнялся стоимости девяти открыток. А задняя комната магазина, где он работал, была буквально завалена пачками и штабелями почтовых карточек, сотнями и сотнями копий каждой картинки. Запечатанные и распечатанные, перехваченные резинкой и нет, в ящиках, в мешках и на полках.
— Ты сказал: двести. — Султан стоял, погрузившись в мысли. — Думаешь, это первая кража?
— Не знаю. Он сказал, что собирался заплатить за них, но забыл.
— Так мы ему и поверили.
— Скорее всего, кто-то подговорил его, — заявил Мансур. — У него бы ума не хватило самому перепродать их. И вряд ли он украл их, чтобы повесить дома на стенку, — добавил он. Ничего не стоит высмеять неудачливого вора.
Султан выругался. У него не было времени разбираться в этом. Через два дня он уезжал в Иран, впервые за много лет. В связи с поездкой у него было хлопот по горло, но и это дело не терпело отлагательств. Нельзя оставить кражу безнаказанной!
— Присмотри за магазином, я еду к нему домой. Я должен добиться от него правды, — сказал Султан.
С собой он взял Расула, хорошего знакомого Джалалуддина. Они отправились в деревню Дех- Худайдад.
Машина неслась по селению, оставляя за собой облака пыли, пока наконец не показалась тропинка, ведущая к дому столяра.
— Держи язык за зубами. Ни к чему позорить всю семью, — сказал Султан Расулу.
На углу улицы, где начиналась тропинка, стояла деревенская лавка. Там толпились люди и между ними — отец Джалалуддина Фаиз. Он заулыбался, увидев Султана, обнял его и обменялся с ним рукопожатиями.
— Заходи в гости, — сердечно пригласил он, явно ведать об украденных открытках.
Пошли и остальные, всем хотелось перемолвиться словечком с Султаном, как-никак односельчанину удалось выбиться в люди.
— Мы только хотели поговорить с твоим сыном, — сказал Султан. — можешь его привести?
Старик тут же пошел домой. Вернулся он с сыном, тот держался в двух шагах позади отца. Посмотрел на Султана и отвел глаза.
— Не подъедешь с нами до магазина? Есть дело, — проговорил Султан.
Джалалуддин кивнул.
— В следующий раз обязательно заходите на чай, — крикнул им вслед Фаиз.
В машине Султан перестал притворяться.
— Ты знаешь, зачем нам потребовался, — сухо обратился он к Джалалуддину, глядя, как Расул выруливает из деревни. Они ехали к брату Вакила Мирджану, полицейскому.
— Я только хотел их как следует рассмотреть, показать детям. Такие красивые открытки. Я собирался их вернуть.
Столяр сидит сгорбившись, он вжимается в спинку сиденья, словно стараясь занимать как можно меньше места. Руки сцеплены между ног. Ногти время от времени впиваются в костяшки пальцев. Разговаривая, он нервно поглядывает на Султана и больше всего напоминает испуганного, взъерошенного цыпленка. Султан сидит с ним рядом, свободно откинувшись назад, и спокойно продолжает допрашивать.
— Я должен знать, сколько ты взял открыток.
— Только те, что ты видел…
— Я тебе не верю.
— Это правда.
— Если ты не признаешься, что взял больше, я заявлю на тебя в полицию.
Султан хватает Султана за руки и принимается осыпать ее поцелуями. Султан выдергивает руку.
— Избавь меня от этого. Перестань вести себя как дурак!
— Клянусь Аллахом, честное слово, это все, что я взял! Пожалуйста, не сажай меня в тюрьму. Я заплачу. Я честный человек. Прости меня, я совершил глупость. О, прости меня! У меня семеро детей, две дочери больны полиомиелитом. Жена снова ждет ребенка, а есть нам совсем нечего. Мои дети чахнут, жена плачет каждый день, потому что моего заработка не хватает, чтобы прокормить всех! Мы едим картошку с овощами, нет денег даже на рис. Моя мать обходит больницы и рестораны и покупает объедки. Иногда у них остается лишний рис от обеда, и они продают его. Последние дни у нас на столе даже не было хлеба. А я еще должен кормить пятерых детей сестры — ее муж безработный — да моих старых родителей и бабушку.
— Выбор за тобой. Признайся, что ты взял больше открыток, и я не стану отправлять тебя в тюрьму, — говорит Султан.
Разговор никаких не может сдвинуться с мертвой точки: столяр жалуется на бедность, а Султан требует, чтобы он признался в совершении других краж и рассказал, кому продал открытки.
Они проехали через весь Кабул и опять оказались в деревне. Расул ведет машину по грязным улочкам, по которым торопливо шагают люди, спешащие добраться домой до темноты. Дворняги дерутся из-за кости. Носится босоногая детвора. Какой-то мужчина осторожно везет на велосипеде укрытую паранджей жену, которая пристроилась боком на багажнике. Старик в сандалиях с трудом тащит груженную апельсинами тележку, ноги вязнут в глубоких автомобильных колеях — только что прошел ливень. Плотная корка, которой еще недавно была покрыта грунтовая дорога, превратилась в сплошной поток грязи, объедков и навоза, снесенных водой со всей деревни.
У одного дома Расул останавливается. Султан прости его уйти и стучится в ворота. Выходит Мирджан, приветливо здоровается с пришедшими и приглашает в дом.
Поднимаясь по лестнице, мужчины слышат шелест одежды. Это разбегаются женщины. Некоторые подглядывают в щелочку, притаившись за дверями или занавесями. Одна девчушка приникла к замочной скважине. Всем интересно, кто это пожаловал в столь поздний час. Но показываться на глаза чужим мужчинам запрещено. Поэтому чай, приготовленный на кухне хозяйкой с дочерьми, подают гостям старшие
