Мы возмущались тогда: «Солдата продали в рабство!»
И что нам из ГВП[1]? Спокойно, рассудительно, четко: мол, так и должно быть.
«Установлено, что рядовой Швецов И. М. в группе сослуживцев привлекался для выполнения сельскохозяйственных работ, выполняемых в МУСП „Нива“ Калачаевского района Волгоградской области». Но как подобное вообще стало возможным? В этом и был пафос нашего вопля! «Работы осуществлялись на основе договора о взаимном сотрудничестве между войсковой частью 3642 и МУСП „Нива“ (ферма), заключенного с разрешения вышестоящего командования <…> Рядовой Швецов И. М. привлекался к выполнению работ с учетом состояния его здоровья и физических возможностей». (Справка: у Ивана — шизофрения, и он был отряжен смотреть за свиным стадом фермера.)
Далее ГВП сообщила о восстановлении справедливости после вмешательства газеты: «Рядовой Швецов уволен в запас». Подпись начальника управления надзора ГВП.
Таким образом, ГВП не видит ничего экстраординарного:
1) в нарушении устава военной службы;
2) в том, что отцы-командиры отдают солдат в рабство;
3) в том, что комиссованный и психически больной солдат оказывается на далеком хуторе без медицинской помощи;
4) в том, что беззаконие осенено «вышестоящим командованием».
Цитируемый выше документ признает легитимность «нецелевого» использования солдат в качестве бесплатной рабочей силы и тем самым меняет саму конституционную сущность всеобщей воинской обязанности. В результате она уже как бы de jure из «священного долга гражданина» превращается в трудовую повинность.
Хозяйственная самодостаточность армии — объективный факт, и если его официально признать, то следовало бы все эти «дембельские аккорды» и им подобные работы учитывать при определении ее бюджета. Кроме того, военкомам будет что сказать тем, кто требует альтернативной службы. Дескать, господа, о чем вы говорите? Вас призывают в армию, и она вся давно альтернативна. Там у нас не убивают и разрушают, но красят, чистят, моют, строят мирные объекты и принимают роды у скотины. Такой труд не противоречит убеждениям пацифистов и улучшает карму буддистов.
Кстати, альтернатива религиозному человеку была и в советской армии. Только решение, принятое командиром части освободить человека, который по убеждениям не может держать в руках оружие и принимать присягу, было, по всей вероятности, формально противозаконным. Помнится, служил у нас паренек, который отказался принимать присягу именно по религиозным соображениям. На него покричали-покричали, да и отправили, под завистливые взгляды товарищей, «служить» на огород. Это было самое мирное подразделение в нашей части. Даже более мирное, чем свинарник, где автор этих строк впервые перенес стресс от «организованного насилия», когда в его наряд там кастрировали кабанов.
ЗНАКИ И СИМВОЛЫ ИЕРАРХИИ В СИСТЕМЕ ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ
Еще Аристотель в «Политике» писал: «Когда одни властвуют, другие находятся в подчинении является стремление провести различие между теми и другими в их внешнем облике, в их речах и знаках почета».{46}
В армейских подразделениях все проявления жизнедеятельности направлены на воспроизводство актуальной иерархии. Воспроизводству социальной структуры подчинена знаковая трансформация всей уставной системы жизнеобеспечения. И в этом значении жизнеобеспечивающие системы реализуют себя (проявляют свой смысл и сущность) как семиотические модели. Семиотический статус вещей, составляющих основу армейского быта, повышается прямо пропорционально социальному статусу их владельца.
В экстремальных группах все факторы жизнеобеспечения — одежда, питание, пространство, даже собственное тело — знаково трансформируются в соответствии со статусными стереотипами.
Если для духа актуальна еда как таковая, в любом виде, как объем гарантированных уставом килокалорий, то для деда еда актуальна как знак его статуса, что порой заставляет его даже ограничивать свой рацион. Трансцендентный статус радикального дембеля подчеркивается его полным безразличием к пище. Дембеля предпочитают питаться, по мере возможности, не в столовой, а в чайной и за свои деньги, если таковые имеются. Если же все-таки в столовой, то не со всеми и не той пищей, что все остальные, а, например, на кухне с поваром после отбоя жарить картошку — «готовить домашнюю хавку».
Очевидно и закономерно, что система жизнеобеспечения этносов, исследованная в отечественной этнографии, полностью совпадает с системой жизнеобеспечения в армии.{47} Соответственно, армейские реалии логично рассматривать в этой же структуре: пища, жилище, одежда в их знаково-семиотической проекции. Именно знаковость превращает пищу в кухню, жилище — в архитектуру (в смысле архитектоники пространства), одежду — в костюм. Знаковость, собственно говоря, преобразует и реальную агрессию в доминацию, с множеством ее символических эквивалентов, выводящих физическое насилие в область символов, тем самым предотвращая его или преобразуя физическое насилие в психологическое давление.
Итак, рассмотрим статусный аспект культуры жизнеобеспечения в армии, начиная с одежды.
Социально-знаковая трансформация военной формы
Каждому сроку службы, каждому социальному старту соответствует своя степень знаковой трансформации уставной военной формы, преследующая цель обозначения и демонстрации статуса.
Знаковая трансформация одежды позволительна с начала второго года службы. Непривилегированным группам отклоняться от уставного стандарта запрещено. И духи, и молодые обязаны содержать одежду в обезличенном, не измененном виде, и носить ее так, как предписывает устав: головной убор надевается прямо, его край приходится на два пальца выше бровей. Ремень затянут так, чтобы его было невозможно перекрутить, бляха приходится между четвертой и пятой пуговицами и т. п. Уставная одежда — знак личностно-социальной аморфности, обезличенности ее хозяина, как того и требует устав, добиваясь «единообразия» во всем — от сапог до зубных щеток.
Трансформация формы происходит в первый же день после «перевода в черпаки» или даже входит в официальную часть переходного обряда, который проводится ночью накануне подписания приказа об увольнении дембелей и объявлении о текущем призыве.
Форма, трансформированная в системе знаков социальной иерархии, становится по своей сути костюмом. Костюм — это одежда, выдержанная в системе смысловых значений, принятой в том или ином социуме. Как одежда является субститутом человеческого тела, адаптируя его к физической среде, так и костюм является субститутом человеческой личности, адаптируя ее к среде социальной, или наоборот, бросая ей вызов. Но в любом случае знаки, формирующие костюм, призваны выражать то или иное социальное отношение.
Пилотка. До «перевода в черпаки» солдату запрещается производить какие-либо манипуляции с пилоткой. После перевода в первый же день (а то и в ту же ночь) неофиты отрывают дерматиновую ленту, пришитую по периметру внутренней части пилотки, разглаживают, вытягивая внешние клапаны так, чтобы они смыкались над внутренней частью. В некоторых частях звездочка на пилотке инициированных становится знаком времени: ее поворот на 180 градусов свидетельствует о том, что ее хозяин прослужил половину срока, т. е. с течением времени ее вращают по часовой стрелке. Таким
