ванную.
Весь предыдущий день я занимался уборкой, полировал добротную мебель пятидесятых настоящим воском, потому что все эти силиконовые спреи не годятся для хорошей мебели. Больше всего я гордился своими картинами. Я был лично знаком с большинством известных художников послевоенного времени; эти знакомства не требовали от меня никаких усилий – я просто сталкивался с ними, поскольку в те времена было не так-то много мест, куда ходили люди. В основном все ходили в «Сторк», «Мирабеллу» или Кенсингтонский художественный клуб, а там всегда попадались какие-нибудь однокурсники или сослуживцы, которые в свою очередь знакомили со своими друзьями. В столовой у меня висела небольшая картинка Патрика Колфилда, в гостиной несколько рисунков Генри Мура, а на главном месте над камином картина маслом Грэма Сазерленда. Я обмахнул их перьевой метелкой, а рамы протер влажной тряпкой, следя за тем, чтобы не задеть бесценную живопись.
Все утро я провел на кухне. Поскольку все, кроме меня, были вегетарианцами, я приготовил шпинатовый суп с тушеной ботвой репы, пирог с брокколи, ризотто со спаржей, сыр с цветной капустой и салат. Кроме того, я попросил Сэма купить мне в Кале две бутылки бордо и две бутылки сансерры.
Бейтман принес литровую бутылку водки, которую спер в нелицензионном магазине в Мидлтон-Чини, и подарок для Мерси: в целях приработка к своему пособию по безработице он с Зуки изготавливал фигурки из проволоки, болтов и гаек, которые они затем покрывали каучуком и довольно успешно продавали на рынке в Нортгемптоне. Они подарили Мерси фигурку кота с выгнутой спиной и стоящей дыбом шерстью.
– Bay! – воскликнула она, рассматривая ее со всех сторон. – Потрясающе, прямо как мой Адриан. Я поставлю его сюда на полочку и буду на него смотреть.
– Как тебе понравилась наша деревня, Мерси? – спросила Зуки.
– Ну, я еще мало что видела, но, по-моему, очень симпатичная. Тихая и милая.
– Тут за целый день можно никого не встретить, только природа, деревья и всякое такое – очень успокаивает и помогает сосредоточиться, – сказал Бейтман.
– Да, только коровы и всякие прочие животные.
– Лондон такой холодный, – сказала Мерси, – а здесь все доброжелательны.
– Да, мы все заботимся друг о друге, все знают, что у кого делается.
– К тому же здесь абсолютно безопасно.
– Даже дверь запирать не надо.
– Мы, конечно, запираем, но если не запереть и уйти на пару часов, ничего не случится.
После обеда мы прошли по тихим улицам к шумному пабу. Молодые фермеры устраивали дискотеку в муниципальном зале по соседству, и оттуда неслась популярная мелодия девяностых в стиле хип-хоп в исполнении Л. А. Гангза. У входа стояли крепкие фермерские сынки и дочурки с бейсбольными битами, спрятанными за дверной косяк, на случай появления каких-нибудь обкуренных гангстеров из Давентри или Нортгемптона. Ребята явно мечтали об их появлении, лелея надежду на то, что им удастся проломить пару- тройку пролетарских черепов. Все то же противостояние города и деревни, аристократов и пролетариев – сюжет всеобщей стачки 1926 года, проигранный под звуковую дорожку «Гетто Да Комптон».
Внезапно один из парней резко дернулся и замертво упал на землю. Его тут же обступили приятели, часть из которых одновременно начала набирать на своих мобильниках, номер «скорой помощи», заблокировав таким образом прохождение сигнала. Однако «скорой» в любом случае потребовался бы час, чтобы добраться сюда в субботний вечер, – все были на вызовах, и ближайшая могла приехать только из соседнего графства.
– Что это с ним? – спросил я Бейтмана.
– Кто-то опять толкает порченую выпивку в Нортгемптоне – даже ученые не знают, в чем там дело, возможно – сибирская язва… думаю, к ней он и приложился.
Стоянка перед пабом была забита БМВ, «ауди», рейнджроверами и «мерседесами», так что нам пришлось гуськом пробираться между ними, пачкая одежду об их заляпанные грязью бока.
Внутри царил такой шум, словно сюда были собраны звуки со всей деревни.
Все ребята – Марти Спен, Пол Кроуч, Майлз Годманчестер и Ронни Рауль – сидели в баре. Не знаю, почему я про себя называл их «ребятами», – все они были вполне зрелыми мужчинами, участвовавшими тем или иным способом, как и остальные жители деревни, в глобальном ухудшении мира.
Как я уже говорил, Майлз Годманчестер калечил животных в Давентри, обслуживая какую-то фирму по производству косметики, хотя я слышал, как он утверждал в пабе, что его работа спасла жизнь многим «больным детишкам». Марти Спен должен был молчать о роде своей деятельности, но все знали, что он работает инженером во французской фирме по производству оружия, база которой находилась в длинном золотистом здании, расположенном в лесной долине к востоку от Оксфорда. Основным предметом их производства являлась ракета «Бунюэль» класса «земля-воздух». Марти Спен постоянно находился в разъездах, посещая страны с самыми ужасными режимами и помогая их правительствам более эффективно уничтожать свой народ. В подобной разношерстности не было ничего необычного – посетители всех здешних пабов наполовину состояли из тех, кто только что вернулся с другого полушария, и тех, кто всю свою жизнь провел на одном месте и для кого даже поездка в Нортгемптон должна была бы предваряться гипнотерапией. И догадаться, кто есть кто, было проще простого. Здесь можно было запросто услышать, как какой-нибудь мужлан говорит: «Я только что инсталлировал эту систему интранет в Иокогаме и купил там в аэропорту видеокамеру…» Свой отпуск Марти Спен каждый год проводил вместе с женой в Саудовской Аравии, куда его приглашало благодарное правительство. Пол Кроуч занимался рекламой машин «Формулы-1» в табачной промышленности, а Ронни Рауль был специалистом-пищевиком на американской пищевой фабрике, находящейся на кольцевой дороге в Банбери. Каждый день их фабрика на многие мили вокруг распространяла свои ароматы мускатного ореха, корицы, кофе, кардамона, шафрана и шоколада, в зависимости от того, какое варево они в этот день готовили. И ароматы Дамаска реяли среди покосившихся дорожных знаков и размазанных по асфальту кроличьих трупов, лежащих на автостраде А 316.
Концентрические круги сексуальной дрожи пробежали по присутствующим, когда Мерси вошла в паб, после чего последовало оцепенение, когда стало понятно, что она со мной. Молодежь села за стол, а я пошел к стойке бара заказать выпивку.
– Привет, Хилари. Кто это? – осведомился Майлз Годманчестер. – Твоя внучка?
Я только глупо улыбнулся и сделал заказ.
– Подружка из Лондона, – наконец выдавил я из себя.
– Ах ты, тихоня!
– Чертовски классная! – сказал Марти Спен.
– Ослепительная, – добавил Пол Кроуч.
– Сиськи что надо, – сказал Ронни Рауль.
Возвращаясь к столу, я чувствовал спиной их взгляды и испытывал странную гордость.
После паба Бейтман и Зуки снова зашли ко мне и прикончили бутылку водки, так что мы с Мерси легли спать только в три ночи. Остановившись в дверях моей комнаты, она сказала:
– Кажется, я немножко в тебя влюбилась.
Я лишь глупо хихикнул. Она обняла меня и поцеловала, так что я ощутил ее язык у себя во рту. Потом она оторвалась от моих губ и положила голову ко мне на плечо. Это заставило меня по-новому увидеть гравюру Бриджет Райли, которую я перестал замечать много лет назад и которая заслуживала более достойного места, чем лестничная площадка. Ее мигренеобразные наплывы очень соответствовали моменту.
– Но ты ведь не обидишься, если мы… ну, понимаешь, не станем сегодня спать вместе? – продолжила она. – Мне надо кое в чем разобраться.
– Конечно не обижусь, – ответил я.
И она пошла спать.
На следующий день я чувствовал себя абсолютно больным: у меня уже давно не было повода так поздно ложиться, да и спал я к тому же плохо. Когда я спустился на кухню, было уже почти одиннадцать. Мерси включила приемник на подоконнике, настроенный на музыкальную волну, и из него патокой сочился мягкий рак.
Мы пошли гулять по дорожкам для верховой езды. Я показал ей, где раньше пролегала железная дорога, где располагались садки для рыбы и загоны для кроликов, назвал несколько видов деревьев и один
