все расскажешь. И под нос себе не бормочи ничего, все равно не испугаюсь. Ты ке маг, в паука меня не превратишь. Бу чародеев за много лиг чует. Он и камешек твой почуял… Ты говори, жрец, не молчи. Тогда, может, и доживешь до утра зрячим.
— Это не драгоценный камень. Это магическим предмет, — отозвался Нутхес.
— Ты что, глухой? — взвился бродяга. — Я тебе разве по уху дубинкой съездил? Я знаю, что в твоем камешке есть магия. Мне сказал об этом Бу. Я хочу знать, какая магия. Может быть, твой камень умеет превращать глину в золото?
— Нет, — ответил Нутхес.
— Нет? — переспросил бродяга. — Жаль. Тогда какой в нем прок?
Нутхес облизал сухие губы. Нужно было что-то придумать.
— Это глаз бога Сатха, — соврал он.
— Глаз? — переспросил бродяга. — Видно, твой Сатх очень мелкий?
— Не гневи бога, — нахмурился жрец.
— Ладно, не буду, — пожал плечами бродяга.
— Если долго смотреть в этот кристалл, можно его увидеть, — продолжил Нутхес. — Можно спросить о чем-нибудь. Только Великий Змей не любит, когда его беспокоят, и тем, кто задает вопросы, выжигает мозг. Вот почему смотреть в этот камень опасно. Можно лишиться рассудка.
Нутхес замолчал.
Бродяга тоже не проронил ни звука. А его спутник, высунув язык, старательно вылизывал блюдо. Нутхес смотрел на это чудо во все глаза: язык Бу был явно не человеческий — длинный, тонкий и липкий.
Бродяга-кхешиец поднял голову и, сощурясь, пристально взглянул на жреца.
— Не пойму, врешь ты или нет, — признался он. — Наверное, нет. Бу мне так и сказал, чтобы я не смотрел на камень, иначе случится беда.
Бу повернулся к приятелю и свистнул.
— Знаю, — ответил тот.
Тогда Бу поднялся и, взяв пустое блюдо, пошел к реке.
— Кто он? — поинтересовался Нутхес. — Я никогда не видел таких людей. Мне померещилось, или у него и правда зеленая кожа?
— Да, это неудобно, — согласился бродяга. — Когда мы входим в город или деревню, я заставляю Бу вымазаться глиной. Чтобы люди на него не глазели. Бу этого не любит.
— Откуда он родом?
Бродяга долго не отвечал.
— Его народ живет на Краю Света, — наконец сказал он. — Жрец, ты слышал что-нибудь о людях-птицах, которые живут на Краю Света?
Нутхес покачал головой.
— Край Света — это там, где кончается пустыня, — пояснил бродяга. — Я оказался там не по своей воле. Знаешь, я видел огромную шахту без дна, вырубленную посреди каменного плато. Ее стены были гладкими, словно камень оплавился, как стекло. А потом я увидел, как в ту шахту садилось солнце, Гнездо, в котором жил Бу, находилось у самого плато…
— Я не верю тебе, — покачал головой жрец.
— Да… — пробормотал бродяга. — Иногда я сам не верю, что видел такое. А он тогда откуда взялся? — И он указал на поднимавшегося от реки Бу.
— Зачем тебе кристалл? — спросил Нутхес. — Этот камень не драгоценный. Ни один ювелир не купит его у тебя, испугается гнева Сатха…
— Может, ты и прав, — согласился его собеседник. — Но я толкну камушек какому-нибудь магу. И знаешь, жрец, мне почему-то кажется, что любой валузийский маг этот кристалл с руками у меня оторвет. Похоже, я угадал, — добавил он, когда увидел, как перекосилось лицо Нутхеса.
— Помоги мне доставить кристалл в Туит, и жрецы Черного Логова щедро вознаградят тебя, — предложил Нутхес. — Ты можешь мне верить. Я преемник верховного жреца в храме Сатха в Тшепи. Освободи меня, и через два дня станешь обеспеченным человеком.
— Ну нет, — усмехнулся бродяга. — Если у меня нет зубов, это еще не значит, что мозгов тоже нет. В Туите мне перво- наперво отрежут голову. И знаешь, жрец, для тебя есть еще одна неприятная новость: в Туит ты не попадешь.
— Как?!
— У нас с Бу вышли припасы, — сощурился бродяга, — Он извел на похлебку все, что оставалось: и сушеное мясо, и финики… До Тшепи еще неблизко… Словом, нам нужно хорошо закусить перед дорогой, да и с собой кое-что взять. Скажу тебе жрец, правду: я и прежде не брезговал человечинкой, но, признаюсь, вашего брата пока не пробовал…
Нутхес задохнулся от ужаса, а бродяга зевнул,. лег на теплую землю у костра и положил голову на торчавший корень.
— Ты, жрец, не бойся, я тебя зарежу, мучить не стану, — сказал он. — А почему из тебя сразу дух не выпустил — так не хотел, чтобы мясо тухло и чтобы звери почуяли запах крови. Это нам с Бу совсем ни к чему…
Бу между тем тоже устраивался спать. Спал он, судя по всему, сидя на корточках и прижав локти к бокам.
— Эй, жрец, хочешь спи, хочешь на звезды смотри, удрать все равно не сможешь. Бу чутко спит. Тогда до утра не доживешь, сразу прибью… — пробормотал бродяга.
Вскоре он заснул.
«Великий Хотат» гордо плыл в походном строю.
Галера прилично набрала воды и накренилась, так что команде приходилось отчерпывать воду.
— Ну что, корабль будет держаться? — спросил Кулл.
— Да, мой король, — ответил Брул. — Конечно, нужно кое-что починить… Вода понемногу просачивается в трюм, но мы не утонем.
— Я не хочу сейчас терять время, — сказал Кулл. — Пусть вычерпывают воду из трюма на ходу. Будем плыть, пока не сядет солнце.
— Слушаюсь, мой король.
«Великий Хотат» шел вверх по Таису до заката.
Солнце садилось за лесом. Корабли один за другим подходили к правому берегу и бросали якоря, воины прыгали за борт, на полянах ставили походные палатки и разводили костры.
Сотня воинов вытянула «Хотата» на песчаную отмель, и теперь судно лежало на боку, точно выбросившееся на сушу морское чудовище, и на и его мокром борту играли закатные лучи. Уже в сумерках корабельная команда начала латать днище.
Кулл распорядился поставить на берегу шатер и низкие столы для трапезы. На этот раз одноглазый Мун приготовил свежую речную рыбу: часть обжарил, а часть нафаршировал перцем и рисом и потушил.
Из трюма королевской галеры достали бочонок доброго валузийского вина из перебродившего ягодного сока: пальмовое атланту опротивело. Он никогда не любил слишком приторных вин.
Сначала все говорили только о змее.
— Я согласен с нашим кхешийским другом, — сказал Брул. — Это морской змей — в реке ему явно тесно. А в море такие твари водятся, еще и покрупнее есть.
Рамдан к рыбе не притронулся, только тянул из чаши вино, молча слушал и смотрел на пламя.
— Если это морской змей, — спросил Кулл, — тогда какой демон занес его сюда?
— Не знаю, мой король, — признался Копьебой.
Иссария устала от мужских разговоров, но в шатер не шла. Укрывшись накидкой из леопардовой шкуры, красавица полусидела- полулежала, прислонившись к нагретому солнцем камню.
— Скажи, жрец, ты прочел пергамент? — поинтересовалась она у Усирзеса.
— Да, моя госпожа, — ответил тот с поклоном.
— Там написано о том, как брат убил своего брата? — взглянул на него Кулл.
Жрец снова поклонился.
— Если ты не слишком устал, расскажи нам эту историю, — попросила Иссария.
— Валкой клянусь, у человека, который решился на такое, должна быть черная душа, — заметил атлант.
— Да, мой король, — отозвался Усирзес. — Только это был не человек, а бог, и имя его Сатх… А началась эта история давным-давно. Небо тогда располагалось так близко к земле, что добраться до него можно было по обычной лестнице, а боги часто ходили среди людей, и люди этому не удивлялись. Над кхешийской землей стоял дворец богини Нут, которую еще называют Всевидящей… Всевидящая Нут родила четверых детей. Двух мальчиков — Усира и Сатха — и двух девочек, чтобы те стали их женами. Когда дети Нут подросли, они стали спускаться на землю и играть с детьми людей, потому что вчетвером на небе им было скучно. Бог Усир подружился со многими людьми и возлюбил кхешийский народ. Вернувшись однажды на небо, молодой бог сказал своей матери, Всевидящей Нут:
— Я стану заботиться о людях, научу их многому из того, что умею сам. А если придут враги, я буду защищать мой народ.
И ответила Всевидящая Нут:
— Хорошо ты решил, Усир. Тот народ, у которого нет бога, погибнет.
И бог Усир выполнил свое обещание. Он научил людей возделывать почву и находить путь к дому по звездам, строить суда, чтобы ходить по реке, а из руды с помощью огня делать топоры и мечи. Когда люди овладели этими знаниями, Усир обучил их грамоте и дал им справедливое управление. Бог заботился о своем народе, и Кхешия стала так прекрасна, что чужеземцам казалось, будто это небо опустилось на землю. Пустыню прорезали каналы, а в городах дома простых граждан стали похожи на дворцы вельмож. В те далекие дни и крестьянин, и владыка были счастливы и славили бога Усира.
Но благоденствие продлилось недолго, по счету небожителей, хотя на земле минула не одна тысяча лет. И все это время Сатх смотрел с неба на дела брата своего Усира, слушал, как люди возносят ему молитвы, и в душе его день ото дня скапливалась, точно яд, черная зависть. Зависть затмила богу Сатху рассудок и закрыла глаза, и он возненавидел брата. Больше всего на свете он возжелал, чтобы люди почитали его так, как почитают Усира.
И вот однажды Сатх спустился по золотой лестнице на землю и пришел во дворец правителя Кхешии, где в то время гостил Усир. Точно накидку, Сатх набросил на плечи ночь, под ней он миновал стражу и вошел в покои, где отдыхал его брат, снял со стены серп и зарезал Усира. Тело его сжег, а пепел развеял над Кхешией. Земля приняла прах бога и стала необычайно плодородной…
Люди не знали, что Усира погубил брат. Они думали, бог оставил их. А на другой год земля дала небывалый урожай, и Сатх, спустившись с неба, сказал, что теперь он станет заботиться о
