– Когда кто-нибудь приходил – жег, грабил, убивал, она не разбирала, кто это. Сразу убегала и пряталась.
– А если они пели, на своем языке, тогда можно было разобраться. День – немцы, на другой – партизаны. Потом еще русские добавились.
Миха перебивает. Ему важно знать.
–
Елена смотрит на мужа, и тот повторяет вопрос, а потом переводит взгляд на Миху, но не отвечает.
–
У Елены по щекам катятся слезы. Миха видит их отблески возле рта, когда она поворачивается к свету.
Переждав немного, Миха спрашивает.
Колесник переводит, и Елена смотрит на Миху сердито. Ответ адресует мужу.
– Она не понимает, что вы хотите сказать.
Миха пытается по-новому сформулировать вопрос, но у него не получается. Елена, поднявшись, что-то говорит; не Михе, одному только Колеснику. Перевязывает платок, туго, резко затягивая узел под подбородком. Она плачет. Муж за нее отвечает.
– Она говорит, что на другие чувства уже не способна.
Миха собирает сумку, поглядывая в окно на вечереющую улицу. На крыльце, на стуле, сидит Елена, сложив руки на коленях. Михе в окно видна фигура, но не видно лица.
Колесник стоит и смотрит, как Миха смотрит на его жену.
–
– Да.
–
– Да.
Миха ждет, пока Колесник разливает водку.
– У нас нет детей. Мы поженились, когда я вернулся. Елене было уже много лет. Она считает, что это кара за те времена.
– Что я?
–
– Нет.
–
Колесник поднимает глаза на Миху. Взгляд твердый. Очевидно, тут дело принципа.
–
Этого вопроса он ждал. Ответ у старика заготовлен.
– Как я могу оправдаться? И перед кем? Кто может меня простить?
Колесник смотрит на Миху.
– За себя мне не стыдно.
Миха ищет в стариковском лице слабинку, но напрасно.
–
– Нет.
–
– Все равно нет.
–
– Нет.
Миха глядит на старика. Этот человек ему непонятен. Непонятны его резкие ответы.
–
– Я плакал в тюрьме. После расстрела евреев несколько ночей плакал. Другие тоже. Я был неправ,