– Не знаю, женщина. Пожалуй, ему бы понравилось размять ноги и вдохнуть воздуху.
– Пожалуй! Не скажу, что нет!
Мать Рокиньо Боррена считает, что дураки не чувствуют ни плохого, ни хорошего.
– Раз уж дураки…
Раньше можно было совершать паломничества, но сейчас и слышать о них не хотят, голодно, развлекаются по-другому, шепчутся, пересказывают свои беды, тоже шепотом, теперь повышать голос незачем. С виноградника пономаря свисают гирлянды распятых зверьков, словно клочья, исхлестанные дождем и смердящие гнилью. Катуха Баинте, дурочка из Мартиньи, когда никто не видит, подбегает к ограде и показывает дохлому зверью груди.
– На, на, все, что есть, проклято! Иуда Тадео, апостол святой, пусть мое горе пройдет стороной. На, на, пусть все сметет дождем. Апостол Иуда, живешь ты в раю, пошли утешение в душу мою. На, на, пусть все заметает ветер.
Пономарь часто прогоняет дурочку камнями:
– Вон отсюда, чертова дура! Показывай свои сиськи дьяволу и оставь порядочных людей в покое!
Дурочка прячет груди и хохочет. Потом уходит вниз по дороге, завернувшись в дыхание дождя, все смеясь и оглядываясь каждые три шага.
Катуха Баинте – простодушная дура, не проклятая идиотка, живет на что придется, по инерции, с голоду умереть нелегко; иногда кашляет и харкает кровью, но обычно поправляется, когда наступает Иванов день и тучи понемногу уходят с неба. Катухе Баинте, наверно, лет двадцать или двадцать два, и больше всего она любит купаться нагишом в мельничном пруду Лусио Моуро.
Поп из церкви Сан-Мигель де Бусиньос дон Мерехильдо шествует по жизни, облаченный в тучу мошкары, по крайней мере тысяча мошек всегда вокруг него, ясно, что мясо у него сладкое и очень питательное. Однажды в Оренсе он фотографировался, и пришлось держать его в потемках не меньше получаса, чтобы мошки успокоились и заснули.
– А почему не использовали мухобойки?
– Не знаю, наверно, не подобает.
Поп из церкви Сан-Мигель де Бусиньос дон Мерехильдо живет со старой служанкой, которая пропахла нафталином и почти каждый день напивается кофейным ликером.
– Долорес.
– Слушаю, дон Мерехильдо.
– Этот хлеб черствый, ешь его сама.
– Да, сеньор.
У Долорес много лет назад вскочил на руке фурункул, возможно, злокачественная опухоль, и врач, боясь осложнений, послал ее в больницу, чтобы отрезали руку, и, конечно, ее отрезали.
– И с одной рукой можно хорошо управиться, люди, сами знаете, работать не привыкли.
Поп из церкви Сан-Мигель де Бусиньос огромен как бык, а задом трубит что твой лев. Он говорит:
– Долорес, мы такие, как нам Бог повелел быть, и незачем всякая фальшь, сюсюканье и ужимки, это больше идет актерам и нюням.
– Да, сеньор, им это больше идет.
Поп из Сан-Мигель де Бусиньос любит поесть и поспать основательно.
Поп из церкви Сан-Мигель де Бусиньос любит и другое, но об этом незачем болтать. Плоть слаба, и кто без греха, пусть первый бросит камень.
– Что у нас в стране есть, так это болтуны, которые не знают стыда.
– Да, сеньор, и богохульствуют, и делают глупости, и лжесвидетельствуют.
Говорят, у дона Мерехильдо, попа из Сан-Мигель де Бусиньос, пятнадцать незаконных сыновей.
– А кто виноват, если бабы не дают ему проходу? Самки идут, как собачонки, за попом из Сан-Мигель де Бусиньос; перечисляют друг другу его достоинства и не дают ему покоя ни на солнце, ни в тени.
– Извините, дон Мерехильдо, зачем вы их терпите?
– А почему не терпеть их? Бедняжки, они хотят только утешения.
Верхний этаж дома Поликарпо из Баганейры, дрессировщика зверей, обрушился, когда умер его отец и все общество собралось наверху. Боже, как мы уцелели! Никто не погиб, но много было разбитых костей и голов, и немало душ ушло в пятки. Известно, что не выдержали балки, так как пол раскололся надвое, и все оказались в конюшне на соломе. Покойника пришлось укладывать заново.
– На улице его нельзя оставить, вымокнет. Не видишь, уже намок? Прислони его к стене.
В суматохе у Поликарпо сбежали три ученые куницы, которые слушались, как дети, и плясали под барабан.
– Это были зверьки первый сорт, – сокрушался он, – таких никогда уже не встречу.
Отец Поликарпо умер в 90 лет, выпив лишнего, старик любил вино, и не так уж оно ему вредило, если продержался столько, теперешняя молодежь пожиже, а прежде, когда работали по-настоящему, мужчины пили, курили, но могли схватиться с кабаном и ножом раскроить его сверху донизу.
Отец Поликарпо промотал состояние, чтобы жить по вкусу. Отца Поликарпо звали в жизни дон Бениньо Портомориско Турбискедо, он родился в состоятельной семье, другое дело, что потом остался без гроша. У