– Одной девушке сделали аборт в центральном госпитале. А Дина оказалась её сопровождающей.
– И что? Ничего не понимаю... За это сажают в тюрьму?
– В этой стране аборт – нелегален. Это преступление. Дину посчитали соучастницей преступления.
– Абсурд! – прервал Фишера Саймон. – Она не делала аборт своими руками, она не настаивала на аборте, не склоняла к нему девушку, не заставляла врачей. К тому же, мистер Фишер, вы и без меня знаете, что в Папуа закон об абортах унаследован от законодательства Англии девятнадцатого века. И с тех пор любой врач найдёт, как обосновать аборт в качестве меры, сохраняющей жизнь пациента. Почему на сей раз законники посчитали, что смогут доказать преступный умысел, я вообще не понимаю.
Уж я-то знала не понаслышке, что в случаях с абортами трудно что-либо доказать. Любой медик здесь давно изучил все ходывыходы, аборты делали направо и налево, и никого за это не сажали. Жизнесохраняющие показания никто не отменял, а придумать такие показания и записать их в истории болезни – дело плевое. И почему Динка не обратилась ко мне? Решила не вмешивать? Что за безрассудство!
Дина появилась в сопровождении потного капитана Ламо. Спутанные от липкой жары волосы, бледное худое лицо, синяки под глазами, взгляд, опущенный в землю. Ее было не узнать. Я вгляделась пристальнее: следов насилия вроде бы не видно, но она явно напугана, причём сильно напугана. Дина не смотрела ни на кого, даже на меня. Потрясение, казалось, завладело всем её существом. При виде этого тихого несчастья у меня похолодело всё внутри. Я бросилась к ней и прижала к себе:
– Ну, всё, всё. Всё уже позади. Ты можешь расслабиться. Всё позади. Ты выходишь отсюда. Тебе ничего не грозит. Ты в безопасности. Слышишь меня?
Динка безучастно кивнула, не произнеся ни слова.
– Я обращусь в посольство, – сказала я. – Пусть выразят протест. Саймон, вы тоже должны написать ноту протеста. Это же беззаконие!
– Право ваше, – процедил капитан Ламо. – Мы можем принести свои извинения. Но только если докажут, что действия полиции были незаконны. Потребуется время для расследования данного случая, вы же понимаете. Процедура имеет свою последовательность.
– Разберёмся. – Саймон подтолкнул нас к выходу. – Поехали.
В машине он дал Дине воды и включил кондиционер.
– Думаю, вы обе понимаете, что произошло, не так ли?
Он не трогался с места, барабанил пальцами по рулю.
– Нет, – отозвалась я.
– Дине теперь надо уезжать из страны. Это предупреждение всем нам, что они здесь, на территории своей страны, всесильны. Они привяжутся не к тому, так к другому.
– Я устала и хочу искупаться, – произнесла вдруг Динка глухим голосом. – Можем мы поехать домой?
Саймон кивнул и нажал на газ.
– Я подготовлю все документы, и мы отправим тебя под благовидным предлогом как можно скорее. Ты не сможешь продолжать здесь работать при таких обстоятельствах.
Мы попрощались у ворот нашего дома. Я, всё ещё потрясённая произошедшим, молча вошла в дом и плюхнулась в кресло. У меня было ощущение, что это не Динка, а я сама просидела несколько дней в тюрьме. Динка, не произнося ни слова, направилась прямиком в душ. Проведя там около часа, она наконец вышла. В длинной рубашке, с мокрыми волосами – капельки воды дрожали на кончиках повисших завитков. Она уселась в углу комнаты, словно загнанный зверёк, обхватила колени руками.
– Налить выпить? – спросила я.
Она пожала плечами:
– Дай сигареты. Они там, на подоконнике.
Закурила. С видимым удовольствием глубоко затянулась и задержала дыхание, давая возможность никотину начать своё действие.
– Не ругайся только, ладно?
– Не буду. – Хотя ругаться очень хотелось. Имея подругу-гинеколога, вляпаться в дело о нелегальном аборте надо ещё уметь. – Как всё произошло?
– А знаешь, кто виноват? Папа Римский.
– Ещё что скажешь?
– Думаешь, я сошла с ума? Нет. Просто именно от него идёт эта идиотская идея о том, что предохраняться – это грех. Аборт – ещё больший грех. Только рожать не грех. Беременеть, рожать, опять беременеть, опять рожать... До умопомрачения. До потери здоровья. До смерти. Ватикан... Сделали из папуасов католиков и теперь используют механизм управления их мозгами. Можно ли оценить вред от пропаганды против контрацепции из уст человека, которому миллионы людей верят безоговорочно? Можно ли оценить вред от пропаганды теории, что использование презервативов не защищает от СПИДа, из уст человека, позиция которого для миллионов важнее, чем все исследования мира, слова врачей и любые разумные доводы? Особенно здесь, где религия – главное образование людей? Можно ли оценить, сколько человеческих жизней пострадало от этой слепой веры? На чьей это совести?
– И ты думаешь, я этого не знаю? Не вижу ежедневно этих обескровленных женщин с продырявленными матками и полным брюхом инфекции? Что ты мне рассказываешь? Я только не понимаю, как ты могла пойти куда-то, когда могла бы просто обратиться ко мне. Не понимаю, и всё.
– Да девчонка не отсюда даже, из провинции, той, где недавно извержение вулкана было. Девочку изнасиловали. Она училась здесь, в Морсби. Забеременела. Сначала думала, что отдаст ребенка своей семье. А они возьми и погибни при извержении вулкана. И остальным членам клана ребёнок в лагере переселенцев не нужен – ни денег, ни еды. Когда живёшь на чужом клочке земли, не до чужих проблем.
– И ты решила, что сможешь её проблему решить?
– Я её в лагере пострадавших и нашла, буквально из петли вытащила. Она не хотела жить. Думала, нет выхода. Всё потеряно – семья, учёба, прошлое и настоящее. Только ребёнок от насильника и остался. И я решила привезти её в госпиталь недалеко от их лагеря. Ты ведь знаешь, что они делают это каждый день под прикрытием начавшегося выкидыша, инфицирования и так далее. И ничего. А тут...
– Как вас поймали?
– Она проговорилась кому-то из родни. Те, не знаю по какой причине, заявили в полицию. Там что-то внутрисемейное, проблемы... На ней решили отыграться.
– Да уж лучше бы сюда привезла.
– Не додумалась.
Не додумалась она. Зато теперь надо думать, как её саму побыстрее отправить.
– Что молчишь?
– Ты начинай собираться. Тебя твой начальник, по-моему, уже завтра готов будет посадить в самолет.
– Куда?
– Не куда, а откуда. Отсюда. Куда – не важно.
– Я не поеду.
– Не сходи с ума.
– Я не поеду. У меня не закончено одно дело. Мне нужно ещё пару недель.
– Но организация тебя просто вытурит. Они не захотят больше никаких конфликтов.
– Ну и пусть. Мне не нужна их опека.
– Ну да, конечно. Сидела бы ты сегодня в тюрьме без них как миленькая.
– В тюрьме не так уж плохо... Большинство сидит в ожидании решения суда годами, на процессы нет денег. У одной муж сбил кого-то на дороге, а её посадили за то, что она находилась рядом с мужем в машине. Соучастница, чтоб их... Ждёт решения суда уже два года. Ещё и ребёнок маленький на руках.
– Зачем ты мне это говоришь? Показать, что и ты готова два года ждать, пока докажут, что ты к аборту непричастна? Не прикидывайся смелее и глупее, чем ты есть на самом деле.
– Не знаю... Сама не знаю, зачем говорю. Я устала. Я хочу спать.
