Что-то говорит, кому-то приказывает — почему бы просто не пойти вперед или испугался, вояка?!
Чего боишься?!
Расплывчатая фигура вскинула руку, с пальцев сорвалась красноватая искра и ужалила в плечо. Да что он, с ума сошел?! Пальцы еле заметно засветились, сейчас ударит сильнее, а кто-то такой же расплывчатый заходит справа, тоже руку поднимает.
Детские игры затеяли? Иваныч чуть ли не в первые же дни научил, что в таких случаях делать. Н-н- ну!..
Вокруг Александра закружился невидимый вихрь, красная вспышка размазалась и брызнула спиралью искр. Тут же фигуры и лица стали четкими, перестала кружиться голова. Стоило расслабиться, как нахлынуло снова. Вот оно что! Придется вихрь так и дальше поддерживать. Плохо только, что из-за него не чувствуется, где именно наша колючая цель, но всё равно идти недолго осталось.
— Ты как, в порядке? Не сильно обжег? Что ж ты, сам не мог, твою мать! Я тебе ору: «Закройся!», а ты, как козел за морковкой, прешься!
— Теперь-то не ори, а? Не слышал я тебя. А закрутил бы раньше, не нашел бы, куда идти. Я сейчас почти ничего не чую, только запах, а ты?
Владимир остывал, как раскаленное железо на воздухе — медленно, постепенно теряя красный оттенок на щеках.
— Эту вонь не почуять трудно. Какое дерьмо здесь палили?! Ладно, сейчас дойдем, увидим. За спиной держись. Еще раз забудешь про защиту или не будешь приказы исполнять — в лоб бить буду, без разговоров, раз по-другому не доходит. Свободный ты или какой, но если тебя в овраге кинуло, надо дальше не клювом щелкать, а чего другого ждать, понял?! Достался салабон на нашу голову… Как тебе на Юге ноги не повыдергивало? Подставишь остальных — сам займусь!
И возразить нечего, и сил возражать не осталось. За полчаса — где там, минут за двадцать — дважды так по-глупому влипнуть. Это тебе не «барабашек» из сараев гонять. И не «серых волков» по горам — те хоть не мешают нормально соображать. Вернемся, попрошусь на повторное обучение или на дополнительные тренировки, или что у них там бывает. Всё. Пришли.
До грозы здесь была не слишком широкая поляна. Теперь проплешина в лесу заметно увеличилась за счет ближайших дубков. Под ботинками поскрипывал пепел, повсюду валялись обугленные сучья. От самих деревьев осталось немного — черные коряги с белеющими трещинами, пни… Чуть подальше стояли просто обожженные деревца. Несколько из них задели чудовищные «искры», но надежда на выздоровление была.
Чудовищный ожог на теле леса. Немой крик боли пробивался даже сквозь защиту — всё вокруг было поражено не столько огнем, сколько ужасом. Только кольцо гари мертво молчало — не осталось ни одной травинки, в которой можно было бы почувствовать жизнь. Людям всегда становится не по себе, когда они попадают на подобные пожарища. Древним приходилось гораздо хуже — впервые Александр почувствовал это родство с природой на себе.
До этого подобное ему довелось испытать только однажды…
«Вертушки» проскочили между лесистыми холмами и пошли над долиной. Рокочущий вихрь от винтов врывался в открытые иллюминаторы и дверь, резал глаза, мешал всматриваться в проносящиеся мимо ложбины и заросли. Вряд ли кто-то рискнет обстрелять пару, ощетинившуюся стволами, но и идиотов с автоматами бегает по этим горам слишком много.
Собственно, вылет этот был уже не их работой. Вообще их дела в этой республике (а теперь — суверенном государстве) закончились еще несколько месяцев назад, когда несколько президентов договорились избавиться от одного. О том, что десятки тысяч здоровых и вооруженных мужиков вдруг оказываются за несколько границ от дома, почему-то не вспомнили. Приходилось разбираться самим. Не пришло пополнение, никто не хотел умирать за страну, которой уже не было, — «деды» разведроты собрались и решили не уезжать по домам, не бросать молодежь, пока всех не выведут с Юга. В ответ на требование новой власти перейти под ее трехцветные знамена над казармами поднялись красные флаги — государство умерло, но армия жила. И сражалась — чуть ли не через ночь бывшим «бородатым», а теперь «полосатым» (переименованным по налепленным где можно и нельзя «триколорным» нашивкам) приходилось доказывать, что оружие и технику со складов отдают только по приказу «сверху», поштучно и под расписку. Вчерашние боевики никак не могли понять, почему же нельзя просто вломиться и взять… и почему брошенные всеми солдаты и офицеры не бросают всё и не идут домой.
Но на этот раз их попросили о помощи. Попросили не «полосатые», а командир местного ОМОНа, с которым разведчики прошли не одни «боевые». Просил не как солдат — как людей.
На небольшой городок напали то ли боевики, то ли такая же «суверенная армия», но другой стороны. Местное ополчение частью полегло, частью отступило, не выдержав боя — танки и бронемашины против двух десятков автоматчиков. Отступавшие пробились из окружения — мимо сел с «другими» жителями. В этих местах воюющие стороны жили раньше вперемешку, и линия фронта вполне могла проходить по улице, делившей одно село на «их» и «нашу» части. По словам выживших, из города вышла еще одна колонна беженцев, как раз в сторону этой долины. К «своим» до сих пор не вышел никто.
Вертолет нырнул вниз, заложил вираж. Что-то прокричал омоновец, показывая в дверь, на земле мелькнула разноцветная редкая россыпь. Камни? Командир рванулся к летчикам, машина выровнялась и начала снижаться.
— Приготовились! — пробился через грохот голос капитана. Вертолет коснулся земли колесами. — Пошли!
Разведчики и омоновцы выскакивали, разбегались вокруг вертолета, занимали позиции. Выпрыгнул капитан, махнул одной рукой, другой. Перебежками, прикрывая друг друга, двинулись к склонам долины, к деревьям и кустам. Над головами кружилась вторая «вертушка».
Бежавший впереди знакомый омоновец вдруг споткнулся обо что-то в высокой траве. Черный берет слетел с головы. «Попали», — мелькнула мысль.
Александр провел стволом по сторонам — никого, и выстрелов нет. А парень стоял, согнувшись и с ужасом глядя под ноги. Автомат бессильно покачивался на ремне.
Несколько прыжков, присесть, оглядеться, перебежка…
— Юрка, ты что?! Ранили? Ложись!
— Не наступи, не наступи на нее. — Голос Юрия был еле слышен сквозь шум вертолетов. Александр посмотрел на то… на ту… Омоновец наклонился и бережно, словно спящую, поднял маленькую девочку, прижал к себе, понес к вертолету. Сначала показалось, что на ней просто коричневая курточка….
Они опоздали на несколько часов. Девочку просто застрелили автоматной очередью — случайно или по доброте душевной. Со многими другими поступили не столь милосердно. Женщины. Дети. Подростки. Старики. Несколько мужчин вполне зрелого возраста, на одном из них была милицейская форма с пустой кобурой для «Макарова». У другого на поясе висел охотничий патронташ с несколькими гильзами — может быть, вначале по привычке не выкидывал, потом стало не до того. Этих двоих изрешетили сразу. Чуть подальше лежали несколько молодых девушек — на их тела сначала старались не смотреть, потом чувства притупились, отказывались воспринимать увиденное. Отрубленные головы. Вспоротые животы. Кровь на седине. Глаза, безразлично глядящие мимо опоздавших защитников.
Судя по следам, найденным разведчиками, беженцы уходили пешком, бросая последние вещи, — несколько сотен. Оставалось пройти пару километров до ближайшего «своего» села, когда из леса навстречу их колонне выехали два БТРа. Сначала бегущих расстреливали из автоматов и пулеметов, потом пожалели патроны — стали догонять и давить колесами, оставляя кровавые колеи. Разбегавшимся среди деревьев стреляли вслед, почти в упор для «Калашниковых». Уцелевших согнали… может быть, несколько человек увезли с собой. Но вряд ли.
Вечером, в казарме, Александр впервые увидел своего командира пьяным. Почти до бесчувствия. И впервые сам пил водку стаканами, на глазах у офицеров, пил, пока не упал на койку. Кто снял с него заляпанные кровью ботинки и форму, он уже не помнил. Ночью на часть опять напали «полосатые», лезли на склады, и разведроту подняли по тревоге — кроме тех, кто летал в горы.
Выгоревший круг среди леса болел в душе так же, как та долина. И было еще что-то общее, но что именно — ускользало, не пробивалось через боль.
— Привыкай, — раздался непривычно тихий голос Владимира.
