волшебник!.. Это вам не какая-нибудь чепуха на постном масле… стоило попробовать, особенно в наших обстоятельствах. И ему, вроде, тогда совсем нечего было бы опасаться – ни газов, ни полиции… вообще ничего. Он мог себе позволить что угодно… Он становился неуязвим для людей, любой стихии, любой силы – олицетворенная неприкосновенность, Богоцарь волн и необычайного могущества. Это он будет направлять стрелку компасов, как только будет «возведен в сан», «сподобится» волн… Все-таки сильное он производил на меня впечатление, и я по мере возможности помогал ему… что правда, то правда. Я выстреливал свои стуки такими очередями, что трескались обломки зубных щеток… Со страстью, от всего сердца… Старался на совесть. Вот только голосовое сопровождение сплоховало – у меня выходил не скользящий волчок з-з-з! а скребущий, тут он был прав. Четырнадцать раз начинал сызнова – он ведь впридачу ко всему еще и упрямый был. Вроде как пустячок, а все шло насмарку. Все упиралось в оттенки. Никогда ему не удастся взмыть, проломить потолок, все преодолеть, вознестись в зенит с моим царапаньем… ни за что ему не перенестись в метафизическое измерение… Надо, чтобы не скребло! Упрямец! Уперся, как осел! Таратоист хренов!.. Я завожу разговор на его любимую тему – многоцветную брахму, нашу эмблему Тара-Тое…
– Все испробуем, дед! Чудотворную розу!
Но только теперь хорошенько будем ее искать… хоть на краю света, черт побери! Если понадобится, хоть в небесных глубинах! Решено, ни перед чем не остановимся. Только прежде он должен победить, выдержать испытание шельмоватого Богоцаря! Так за дело, черт побери! Не время киснуть!
– Давай, летай, дед!
Ему приходилось начинать с самого начала.
– Шевели казенной частью! Пятнадцатый толчок!
Я тоже переживал, а куда денешься? И не надо ему было начинать! Без вздохов, без срывов!.. И правда, он точно бесноватый!.. Чуть что, чуть палочкой стукнул – он уже завелся… Теперь я командовал!
– Теперь костылем, дед!
Нет, я его точно загоняю… до смерти. Глядеть страшно, как с него льет – ручьями, ливмя. Прямо как под проливным дождем! Уже и стоять не может, задрав ногу… Зашатался, повалился. Ага, допрыгался, старый хрен! Хватит, поиздевался надо мной! Он лежит на боку… судорожно хватает воздух ртом… ревет, как бык.
– Подыхай, дед! – мило так говорю ему.
Свесив язык, он лакает, слизывает что-то на ковре…
– Ну, что, доигрались, дед? А теперь – спать!
Покамест ему незачем было очухиваться, а с него могло статься, и я бы ему всю морду расквасил…
После всех треволнений, свирепых коррид, «Фероциуса» и прочего, особенно пляски бесов… я был настолько взвинчен, настолько возбужден… что уже и сам не понимал, какие чувства испытываю. Всего боялся, боялся потерять все. Обожаю вас, люблю вас, моя маленькая святыня!.. Я обеспамятел от любви, лишился рассудка от страсти. Желания… чересчур кипучие для моих ран, моей попорченной головы. «Обожаю вас, люблю вас!» – повторял, твердил я. Так накатывало на меня – спасу нет… Ничего не жаль ради счастья… Как мне хотелось целовать ее! Еще крепче! Покусывать ее! Сделать ей больно, черт! Я все сделал бы, на все пошел… лишь бы она хоть немного обожала меня. «Ах, Фердинанд! Это вы! Один! Только вы!» Я изнасилую ее, провалиться мне! Как пить дать! Раз – и готово, охнуть не успеет! Я давно уже поджидал ее… она должна была сойти по этой лестнице. Не хватит же моего терпения… на целые часы! Мы собирались в город, побегать, порыскать вдвоем за покупками. Новое оборудование – моя забота. Ведь сколько добра переломали! Только не мог я больше заниматься этим в одиночку. Нет уж, дудки! С этим… кончено раз и навсегда! Отныне Вирджиния должна была сопровождать меня всегда и всюду – признак и знак недоверия доброго дядюшки. История с ртутью… во всех подорвала доверие ко мне. Я оказался слабым, безответственным, а вот Вирджиния – девочка серьезная… с чувством ответственности… сама добросовестность. На нее и было возложено присматривать за мною. Она должна была неотступно следовать за мной повсюду. Да здравствует моя надсмотрщица! Вот здорово! Я буду таскать свертки. Но-о-о, коняшка, вези железки! А она будет прогуливаться барышней… Ну, может малость пособит… Лондон я не очень хорошо знаю, а вдвоем ни за что не заплутаем. Да одно ее чудесное имя, Вирджиния, чего стоит!.. Все время буду звать ее по имени, чтобы ни на вершок не отходила, чтобы слушалась с полуслова… Нет, лучше мне слушаться ее! С радостью, с восторгом буду исполнять все ее приказы… в ту же секунду. Никогда больше не стану вредничать. Мой ангел-хранитель! Отрада моя! Душа моя!.. Но что-то она замешкалась… все не спускалась и не спускалась. Не догадывалась о нашей гонке, сколько нам с ней предстояло колесить на своих двоих. Но Вот, наконец… ее голос, ее легкие шаги. Вот она сама, моя чудная, моя ненаглядная! Сияние, чары и улыбка делают ее еще более прелестной, милой и радостной, чем в тот вечер… Какой? Вчерашний? Чем в то утро? Не знаю. Она ослепляет ценя… В глазах все меркнет и вспыхивает вдруг. Как я рад ее взгляду! Как люблю ее! Но она смеется, смеется… Все во мне застывает. Гляжу на нее. Жизнь остановилась. Издевается надо мной?.. Нет, смеется, потому что смех разбирает. Жизнь воскресает во мне! Я умираю по десять раз за секунду… Какое счастье! Я плыву! Я на небесах!
– Фердинанд! Фердинанд!
Иду, ангельский голос, иду! Вот он я! Уношусь в грезу.
– Пошли, Фердинанд!
Низвергаюсь с небес… Где опять была моя голова?.. Это же с лестницы!.. Малышка зовет, вот и все… Мои заботы, мои треволнения? Они кишат, ворочаются в голове, хватают за горло, душат… Их тьмы там, огромный клубок змей. Они вяжут мне руки… стискивают меня… не отпускают из дому… Заботы разрывают мою голову… Кино, вспышка! И я вижу… вижу разное!.. Только не двигаться… С рельсов поднимается Сороконожка… Я, вроде, говорил, что ждал такого оборота… Мерзкий канатоходец! Прикинулся кашицей… Готовит мне новую подлость… Нарочно кинулся, чтобы подловить меня… Вот и славно, что кашица. Гнусность гнусностью и останется! Я и сам сплошь из кашицы… и вся куча дряни, наполняющая мое «я», свирепо грызет внутри головы… Какая мерзость! Заливает всю насыпь! Чтобы в таком вот виде я целовал ее? Да я себе все лицо измажу! Это уже черт знает что! А эта тварь приближается… Все пальцы у меня липкие. Я показываю их Вирджинии, которая смотрит на меня с лестницы. Бедные мои пальцы! На какие только пакости не способна эта гадина… Она глядит на меня, да-да!.. И, как всегда, смеется. Не у нее же липкие пальцы… Да там и все остальные, только малышка не видит их… а они рядом… Смеется, как дурочка, забавно смотреть на мое лицо… но у меня есть причины корчить рожи… Но Нельсона она не знает. Он мелькнул, как молния одним прыжком перемахнул через семь ступеней… Нужно бежать за ним, но есть еще и другие, все другие. Узнаю их – голова у меня ясная. Среди них – невероятно жестокие личности! Ван Клабен больше не кашляет, вид решительный, прямо тигр! Он меня живьем располосует надвое. Вот так удар! Это происходит прямо за спиной Вирджинии… Я крикнул «хуа!» и схватился с ним… Похоже, как было с Гоа, только теперь дьявол – этот молодчик… Он кашляет мне в живот, чихает в меня, выворачивает кишки изнутри… Как только появился Сороконожка, у меня возникли предчувствия… А в ушах – Боро… гремит его пианино!.. Он играет… в восемнадцать рук… Жар у меня сильный, точно-точно… Хуже всего, что я закоченел стоя… Лечь мне ни за что не удалось бы, приходится торчать столбом и чувствовать… Смейся, смейся, плутовочка! Знала бы ты, что я слышу: разбитые клавиши играют «Отвагу», «Вальс Роз»… Сейчас спою. Делаю огромное усилие – не могу! Задыхаюсь, ноги дрожат, в глазах темнеет… Надо подавать кому-то знаки… Совсем ничего не вижу… Вирджиния, нежная моя Вирджиния! Знаю, она здесь… Обессилев, я валюсь, заставляю себя сесть. Лишь бы она не пропала… Голова закружилась, дурнота, в глазах вспыхивают искры. Крепко-накрепко смыкаю веки… Что-то все-таки вижу, красное на белом… Вставший на стременах полковник де Антре… Восторгаюсь всем сердцем, моим собственным сердцем… Меня так трясет от волнения, что приходится крепко держаться за стул… Снова вокруг война, и вот я – натиск и сила! Не раскисать! Он тоже герой!.. Лучше попробую лежа… Сползаю со стула, растягиваюсь на полу и все-таки скачу рысью. Снова вижу в огне сражения моего полковника, дорогого моего командующего корпусом. Прямой, как струна, на своем коне, он летит, вздымая шашку. Я часто моргаю, из глаз текут слезы. Я плачу, корчусь на полу от такой красоты, кричу вместе с ним «Сердца, воспряньте!» Узнаю его голос… Воевода стальных эскадронов… Катятся лавиной… Я весь в мыле. Грызу ковер, закусив удила. Неудержимый натиск бригад… Но настало время провалов… вся орда ухнула под землю… Стараюсь приподняться… Куда подевался двенадцатый эскадрон?.. Эти все из Фландрии, без конца и края. Куда же пропали товарищи? Где
