пусть он только заявится! Он вам концерт продолжит!
Я понимал, какая опасность нам грозит. В подкладке пальто я нашел еще несколько монет. Это было верное средство немного успокоиться… Я положил пятифранковку на ларь…
– У него денег куры не клюют, у этого новобранца, это точно!..
– Пойди-ка поищи другого, Л'Арсиль! Красного! красного! – заорали они.
– Красного! Отлично придумано! Красного! Где я вам его найду?
– Сходи в казармы!
– В такое-то время? Чтобы нарваться на Ранкотта? «Ну-ка, ну-ка, где тут мой патруль? Чтоб вас всех черти подрали!» – вот что он мне скажет!
– Я тебя научу, парижанин, как себя вести! – пригрозил Ламбеллюш, чтобы положить конец спорам.
Л'Арсиль был явно растерян. Его голова была почти не видна в отсвете фонаря. Его тряпье показалось над навозной кучей.
– Тебе нужно только добраться до Ле Кроаша, у него в барахле всегда найдется… Он на нем спит, жирный боров!.. Ты даешь ему деньги… Сматываешься оттуда, возвращаешься! Раз! Два! Пара пустяков! Давай, живо!
Л'Арсиль понял, что тут уже не до шуток. Он напялил на себя свое барахло. Нахлобучил каску. Пошел, ковыляя… Исчез в темноте… Он оставил нам свой фонарь.
Лошади понемногу пришли в себя… Они бушевали с полуночи, буйствовали с такой яростью, что невозможно было представить, что в конюшне осталось в целости и сохранности хоть что-нибудь… Но тем не менее все улеглось… до нас доносились лишь ржание и удары копыт… Постепенно мы начали мерзнуть, повеяло утренней прохладой, от которой у нас зуб на зуб не попадал. Настроение у всех резко ухудшилось…
– А! Ле Мейо, подумать только, какая сволочь! Да, конечно, редкая скотина! Наглая безжалостная зверюга! Пердун! Это не шутки! Настоящий псих! Л'Арсиль прав! Он никогда не вернется! Взял и смылся, зараза такая! Пока мы тут загибаемся, он там напивается! Бригадир, который забывает пароль, лучше бы ему подохнуть!
Ранкотт наверняка был вне себя от бешенства, гуляя со своим патрулем. Это будет настоящая трагедия для всех, когда он придет сводить счеты. В нашем укрытии все тряслись от страха, все только об этом и думали. Все прекрасно понимали, что нас ждет. Дрожь пробирала все больше и больше.
Сейчас мне хотелось не вина, не водки, а кофе, горячего, кипящего.
Лошади снова подняли шум, они снова разбушевались, они пошли в сокрушительную битву, чтобы уже развалить бордель полностью. Им тоже требовалось согреться. Со всех сторон обрушивались железные цепи, деревянные брусья, это был настоящий кавардак
Л'Арсиль все еще не возвращался. Дело принимало пренеприятнейший оборот. Ле Моэль поспешил к лошадям, он не мог удержаться. Все в конюшне было вверх дном. Лошади яростно бились. Три из них в пылу битвы грохнулись на спину под центральным пилоном.[5] В этой вакханалии брусья, подпорки, цепи падали им на брюхо. Остальные вздымались на дыбы с такой яростью, с таким бешенством, что по всей конюшне, погруженной во мрак, стоял неистовый храп. Настоящий конский шабаш… Две клячи срываются с привязи, в бешенстве устремляются вперед, вдребезги разбивают кормушки, скачут вниз, сметая все на своем пути. Они надвигаются прямо на нас, напирают, обрушиваются всей тяжестью на наше укрытие… Мы внутри практически раздавлены, погребены, смяты в лепешку под этим натиском… Мы пытаемся ползком выбраться из этого гибельного места, мы выбираемся оттуда, как мыши, через узкую нору, заваленные дерьмом. Снаружи мы видим, что происходит… конюшня вся в обломках… все в развалинах, вокруг лязг и грохот. Они вгрызаются друг другу в гривы, эти клячи, вырывают целые куски мяса. Все забрызгано кровью.
– Хватайте! мужики! Хватайте их! – орет Ле Моэль из грохочущего урагана. – Иначе беда будет!
Остальные не трогаются с места.
– Охота нам подставляться из-за твоей дурьей башки! Привык горбатиться на штрафных работах! Нет уж, извини!
Тем не менее Керуэр бросился в эту свалку, схватил самую буйную вспененную лошадь, крепко ухватил ее за уши, усмирил эту клячу, скрючившись от натуги, согнувшись пополам, силой притащил ее к нашему фонарю.
– Дежурный по конюшне! Дежурный по конюшне!
Мы опрометью бросаемся к ларю, ныряем за него, снова прячемся. Чертовы твари пользуются моментом, это настоящая кавалькада. Спасайся кто может, они пулей вылетают из конюшни, их копыта грохочут по булыжнику…
Этот адский грохот разносится эхом по всем окрестностям. Летит в ночной тишине. Нам все же удается снова расслышать дикий крик: «Дежурный по конюшне!» Он уже совсем близко. Это Ле Мейо. Это его голос. Он идет, пошатываясь, с фонарем в руке. Он возвращается от своего приятеля.
– Вы не ошиблись, сынки! Я выпил все! И конечно же, это было красное!
Он покачивается, его бросает из стороны в сторону, он старается не упасть. Сейчас он хочет взгромоздиться на ящик, чтобы немного поспать, заявляет Мейо. Он цепляется за крышку, срывается, растягивается прямо на полу… осыпает нас ругательствами, поливает нас.
– Ребята! Ни слова! Всем молчать! Бригадир Ле Мейо! Дежурный по конюшне! Л'Арсиль! вы попадете на губу! хер собачий! мерзавец!
Он рыгает, он больше не может… ему все же удается слегка взбодриться.
– Капитан! капитан! Смирно! Капитан! Влепите же мне дисциплинарное взыскание! Смирно! Простой капитан! Мне! Ах, пока еще не генерал! Милашка! Черт побери! нет! Пока еще нет.
Он злится на капитана, к нему понемногу возвращается прежний апломб, он лежит, согнувшись, возле стены. Он гримасничает, показывая нам, как разговаривает с капитаном, выражение лица у него жуткое, нам не до смеха. Он щурится на свет. Он ломает перед нами комедию. Все это забавляет его одного. Положение опасное.
– Так что, капитан, в позицию? Ну, в позицию?… Становитесь же в позицию! Сукин сын! Удар палашом вперед налево!
С этими словами он величественным жестом выхватывает палаш из ножен… и
Но тут его порыв угасает, силы оставляют его, он клонится набок, падает. Тем не менее продолжает гундеть, свалившись без сил, он все еще несет чепуху.
– «Бригадир, – отвечает он мне, – вас приговорят к каторжным работам в бескрайней пустыне!..» – «Какая у меня жажда, мой капитан, никогда у меня не будет такой жажды, даже в самой сраке вашей сраной пустыни, как сейчас, когда я говорю с вами! Как всегда говорила моя бабушка: «Никогда не сиди без дела, Мейо!» Смирно! мой капитан! Со всем почтением, мы согласны! Идите!»
Остановить поток его идиотской болтовни было невозможно.
– Дисциплинарная комиссия бригады! Нет уж, дураков нет! Я вам говорю, что это херня! Так точно, мой генерал! А причиной херни жажда! Пустыня? Пустыня? так он мне говорит… Все пустыни сплошная херня! Жажда! Сейчас! мой генерал! Бригадир Ле Мейо! Третье звено! Сорвать нашивки! Продолжайте распалять вашу жажду! Отставить барабаны!
– Встать! Мейо! Встать! Засранец поганый! – Ле Моэль хотел заставить его подняться. – Три часа! Ночной патруль, послушай! Он сейчас заявится, вот увидишь!
Но Ле Мейо продолжал свой монолог за двоих, он не сдавался.
– «Что бы я ни сделал, мой генерал! Вы не имеете права ко мне прикасаться!» – «Вы разжалованы, бригадир, вы разжалованы!» – «Можете засунуть мои нашивки себе в жопу». – «Это невежливо! Смирно! –
