приемной дочерью, самая обычная истеричка, и все!.. из ревности, я думаю, она же ревновала абсолютно всех! Крахта, который на нее даже не смотрел… своего мужа, Ле Вигана… а Крахт, насколько я мог судить, больше западал на Изис… не то, чтобы он что-то предпринимал, но все же… о фон Лейденах же он знал все… они были из мелких дворян, графы Бранденбургские, в то время как Тулф-Чеппе были почти принцами… Изис обожала титулы, она и вышла-то за калеку, только чтобы стать графиней! несмотря ни на что!.. но вот в этом-то и была загвоздка!.. по закону Бранденбурга этот титул мог передать последний граф тому, кому захочет!.. Крахту и об этом кое-что было известно!.. тут было, над чем посмеяться, учитывая нынешнее положение вещей: совершенно черное небо, дрожащие землю, стены, стол, суп и огромный портрет Адольфа… уж этого-то всего невозможно было не заметить, что и говорить! Кретцерша стояла на стуле, вся поглощенная громкими воплями, и ей вроде бы не было дела до нас двоих, до Крахта и меня… и вдруг он на нас нападает… а что, если мы говорим о ней?…
– Вам ничего не известно! вам ничего не известно!
Однако бухгалтерши протестуют…
– Нет! нет!.. им известно!
– Ах, им известно? тогда где сельский полицай?
Все замолкают.
– А пастор? может, и это вам известно?
Этого тоже никто не знает…
– Идиоты!.. козлиные головы! они просто исчезли!.. исчезли! и вы тоже скоро исчезнете! все! все!.. вы меня слышите?
Конечно, ее все слышат!.. Крахт знаками показывает, чтобы мы не мешали ей кричать… не нужно ей отвечать, она же сумасшедшая… естественно, мы ей не мешаем… раз она сумасшедшая! но нам-то от этого не легче… у нее припадок! оттого, что на нее не смотрят, она приходит в настоящее исступление! она вся трясется!.. трясется! прижимает свои два мундира к губам… целует их!.. целует!.. и рыдает… слезы размывают засохшую кровь… она испачкала себе все лицо…
– Вы что, не слышите бомб? бум! бум! heil! heil!
Она спускается со стула и начинает кривляться…
– Бум! баум! heil! heil!
Она проходит за спинами барышень… и прямо в ухо каждой орет «брум! брум!», изображая разрывы бомб… и Крахту тоже!.. брум!
– Вы все скоро взорветесь! и эти franzosen, все! Зиммер тоже!.. и суп! heil! heil!
Она топает то одной ногой, то другой… бум! баум!.. и колотит обеими руками в стекла… двумя ладонями… бум! но никто даже не вздрогнул…
– Бомба взорвется прямо у вас в животах! у всех!.. и у него тоже! heil! heil!
У него – это у Адольфа в рамке… она указывает на него… она стоит как раз под ним… топает ногами, одной, другой!.. танцует!.. пам!.. пам!.. и опять заливается смехом… а нам вот совсем не смешно… у нее смех, прямо как в зверинце… настоящая гиена… она опять хватает свои мундиры, покрытые засохшей кровью, мажет себе лицо, делает маленькие усики, как у него в рамке… лучше уж на нее не смотреть… все делают вид, что ничего не видят и не слышат… но она слишком шумит, это похоже на провокацию… Крахт шепчет ее мужу, мне и Ля Виге, чтобы мы помогли ему увести ее в другую комнату… осторожно… через заднюю дверь… она не сопротивляется и даже довольна, ее злоба внезапно угасает… умиротворенная, она позволяет себя поднять, взять под руки и увести вместе с мундирами… сейчас мы уложим ее на спину… она больше не плачет… и не угрожает Адольфу… все встают из-за стола… heil! heil!.. привет!.. и расходятся по своим комнатам… без единого слова, как если бы ничего не случилось… мы с Крахтом и Ля Вигой обмениваемся замечаниями… небо темнее, чем вчера, и, может быть, чуть желтее, от серы… дует ветер с востока… самолетов уже совсем не видно, только слышно… шум моторов не такой, как у Luftwaffe, те напоминает кофейные мельницы, а у RAF моторы работают тише и монотоннее… Крахт спрашивает меня об этом, он хочет знать мое мнение… но у меня никакого мнения нет!.. и оно еще не скоро появится!.. а вот musik будет уже завтра! он вскидывает свои руки вверх…
Мол, начинаем! musik!
Как бы там ни было, но нам ничего не оставалось, как скромно удалиться… Лили, Ля Виге, мне, Беберу… выходя, я положил в кобуру то, что было условленно… все это, понятное дело, было фарсом… уже ни для кого не было секретом, что я имел доступ к шкафу Харраса… и это могло иметь последствия… ладно!.. посмотрим!.. очутившись в нашем башенном закутке, мы хорошенько перетряхнули все свои тюфяки, тряпки и обрывки ковров… крыс тоже… они даже не убегали… с наступлением холодов они становились все смелее… все нахальнее… Бебер, которого никак нельзя было назвать дружелюбным котом, ими уже не занимался… мне было ясно, что если бы мы оставили здесь два, три полных котелка, у нас бы собралось все племя, из подвала и леса… однако у нас и помимо крыс хватало проблем… нужно было еще хорошенько обдумать этот припадок истерички Кретцер… конечно же, все это было комедией… но орать на Гитлера, мазать себе рожу засохшей кровью, рисовать себе такие же усики… и еще эти ее heil! heil!.. все это в корне меняло дело… наверное, уже весь Цорнхоф в курсе, да и Моорсбург тоже… что же предпримет Крахт?… мы втроем ничего не говорили… мы были только свидетелями… но иногда и свидетелем быть достаточно! я помню, что со мной стало после моего «Попали в переделку»,[161] а ведь это было всего лишь хроникой того времени, тем, что я зафиксировал! а мне это и по сей день простить не могут! ну а тогда дело и вовсе приняло дурной оборот, мы были объявлены «предателями, которых следует повесить», причем не только на улице Жирардон… естественно, на нас навесили все!.. хотя теперь, задним числом, я и понимаю, что обрушившееся на нас проклятие имело свои преимущества, ибо оно раз и навсегда избавило нас от необходимости быть любезными с кем бы то ни было… а ничто не расслабляет, не размягчает и не обессиливает вас больше, чем маниакальное стремление всем нравиться… ах, он такой не общительный… вот и замечательно, браво!.. но, боюсь, благодаря этой шлюхе Кретцер все скоро узнают, что мы наехали на самого fuhrer'a! и что мы сможем на это ответить?… я спрашиваю у Лили, Ля Виги… очень тихим голосом… осторожность не помешает… Ля Вига начинает смеяться…
– Ну и интрижка! вот это да! о! о!
– Да иди ты со своими интрижками! тоже мне, человек ниоткуда!
– Стой, я сейчас тебе его покажу!
Он смотрит на меня остановившимся взглядом!.. а потом начинает косить! косить!.. хуже, чем в фильме…
– Представь себе, что вокруг звуковой барьер! звуковой барьер!
– О чем это ты?
Еще немного и мы подеремся…
– О, ты величайший артист нашего времени!.. а этот Адольф всего лишь крикливый мудак! и ландрат тоже!
Лили меня поддерживает…
– Да! да! Ля Вига!
– Ты это серьезно, Фердина?
– Да, клянусь тебе!
– Ну тогда!.. тогда другое дело!..
Теперь мы можем спокойно все обсудить…
Однако жизнь должна продолжаться, даже если она не кажется тебе особенно прекрасной… нужно делать вид, что веришь в будущее!.. всем же известно, что, если не терять веры, оптимизма и не забывать о благодарности, то вашим невзгодам рано или поздно наступит конец… даже если вы приняли рискованное решение, но крепко держите нить Истории, все равно когда-нибудь вы будете вознаграждены… нить Истории? вот вы подвешены в зыбком равновесии, а вокруг – полная тьма… и все же вы делаете свой выбор… но вдруг нить Истории резко обрывается! значит, потом вас случайно найдут в месиве, в каше… а разъяренные пьяные зрители придут, чтобы отомстить, искромсать ваши внутренности, сделать из них фрикадельки, а потом свалить все в кучу и зарыть в какой-нибудь Катыни, однако вам даже не на что жаловаться! вы ведь сами принимали решение, да!.. вот меня, к примеру, обвиняют в том, что мне платили немцы… я же сделал на этом себе целое состояние!.. причем, обвиняет меня в этом не один
