бьется, как обессилевшее животное (беспорядочно перебирая ногами).
Палома развернулась, схватилась за уключину обеими руками, выскочила из воды и упала на дно лодки, как мешок. С минуту она лежала неподвижно, тяжело дыша. Потом вдруг поняла, что Хобим не последовал за ней, и это вызвало мощный приток адреналина, который разлился теплом по ее рукам, стекая в область живота. Маска была все еще на ней, поэтому девочка перегнулась за борт и посмотрела в воду.
Ухватившись за якорный трос, Хобим вертелся из стороны в сторону, следуя за движениями акулы, которая плавала вокруг него. Палома снова подумала б собаках: это были словно два самца (один — незваный гость во владениях другого), ходящие вокруг да около, оценивающие сильные и слабые стороны противника.
Когда акула удалилась достаточно далеко, Хобим извлек из шорт мешок с рыбой и бросил его вниз. Мешок стал медленно опускаться, покачиваясь, словно лист, упавший с высокого дерева. Хобим ждал, желая убедиться, что акула увидела добычу. Когда акула устремилась вслед за ней, Хобим забрался в лодку.
Они подкрепились манго, бананами и куском сушеного и соленого кабрио, сначала съев рыбу, а потом уже манго, чтобы сок манго утолил жажду, вызванную соленой пищей.
Они ели молча. Палома не знала, что сказать. Она вроде бы должна была узнать что-то новое, но она не понимала, что именно. Поэтому она решила привести мысли в порядок, прежде чем задавать вопросы. Хобим догадывался, чем занята голова дочери, но хотел, чтобы пережитое хорошо уложилось в ее сознании, прежде чем он все ей объяснит.
Хобим прополоскал пальцы в воде и спросил:
«Тебе было страшно?»
«Да, — ответила Палома и тут же спросила с беспокойством: — Это плохо?»
Хобим рассмеялся:
«Конечно нет. Особой опасности не было, но эти акулы — несомненно, страшные твари».
«Опасности не было?» — переспросила Палома почти с разочарованием.
«Обычно они не питаются людьми. Если вода прозрачная и они хорошо тебя видят, и при этом ты жива и не истекаешь кровью, то они просто оставят тебя в покое».
«Обычно...» — повторила Палома.
«Да, обычно, — улыбнулся Хобим. — Так ты все-таки поняла, что нового ты узнала?»
«Нет. Но я увидела, что нельзя предугадать, что у акул на уме. Мне казалось, что те две отберут приманку у большой акулы, а они отплыли в сторону».
«И ты знаешь почему?»
«Разве это было не случайно?»
«Я же сказал тебе, что ты узнаешь что-то новое о девочках, — снова улыбнулся Хобим. — Большая акула была самкой, очень молодой. Просто маленькой девочкой, по акульим понятиям».
«Откуда ты знаешь?»
«Откуда я знаю, что это — самка? У самцов есть так называемые застежки, они нужны во время случки. У самок их нет. А как я знаю, что она молодая? Потому что на ее теле совсем нет шрамов. Так же и с людьми: чем старше человек, тем больше на его коже следов от непогоды, порезов, шрамов. Старая акула похожа на Виехо. А у старых самок еще больше шрамов, чем у самцов, потому что самцы кусают их за спину во время случки, чтобы самки не отбросили их прочь».
«И сколько ей лет?»
«Не знаю. Наверное, три или четыре года. Никто не знает, как долго живут акулы и от чего умирают. Сложно представить, что от старости, но чего только не бывает».
«А кто были другие две акулы?»
«Два самца, оба старше самки. Помнишь, как они развернулись и уплыли, когда увидели приближение самки?»
Хобим сделал паузу, догадываясь, что происходит в голове дочери.
«Совершенно непонятно», — сказала, нахмурившись, Палома.
«Непонятно человеку, ведь нас учат разным глупостям насчет мужчин и женщин и так называемого естественного порядка вещей. Мужчины больше размером и выполняют большую часть физической работы, добывают пропитание, принимают решения, их нужно почитать и слушаться, потому что... Но почему? Потому что такова природа? Нет. Когда-то давным-давно нашлась веская причина тому, чтобы мужчины начали доминировать. Возможно, потому, что из-за своей физической силы они лучше охотились. А сила в то время определяла все: чем сильнее ты был, тем важнее. Большинство животных живут именно так: чем ты сильнее и больше, тем больше у тебя превосходства. У акул самки — крупнее, сильнее, свирепее. И, как у птиц в курятнике, у них принято питаться по порядку. Ты это видела сама. Сначала едят те, кто крупнее, — до тех пор, пока не насытятся. Потом уже едят остальные, но всегда в определенном порядке: первыми подходят самые большие и самые злые. Поэтому самцы чаще всего не плавают с самками — они бы попросту умерли с голоду».
«Но у людей, — сказала Палома, — самки слабее, нерешительнее, мягче. Они...»
«Кто тебе сказал? — перебил дочь Хобим. — Сильный — это не всегда тот, кто больше размером. И решительный — не тот, кто может крушить все вокруг голыми руками. Сильным может быть тот, кто умен и находчив. Несгибаемым — тот, кто знает, как выжить, не тратя впустую энергию, или кто способен доплыть с одного места на другое против течения, не выбившись из сил, не утонув. Животные должны быть такими, какими сделала их природа, — большими и не очень, сильными и послабее. Это-то и определяет их место в мире. Если у них не хватает чего-то, они могут возместить недостаток чем-то еще, например знаниями и опытом. Тебе понятно, о чем я говорю?»
Палома кивнула.
Хобим сидел рядом с ней на корточках и говорил вполголоса. Его образ навсегда остался в ее памяти — загорелый лоб, черные брови, широкие плечи на фоне залитого солнцем неба. Всякий раз, когда она говорила с отцом после его смерти, она вспоминала этот мягкий голос, даже скорее хрипловатый шепот:
«Все, чему я хочу научить тебя, — это тому, что в жизни нет ничего такого, чему ты должна покориться. Ты не должна обязательно заниматься стряпней, мыть полы и рожать детей. Да, ты — девушка, и это прекрасно. Но прекраснее всего то, что ты — личность, которая решает, какой именно должна быть твоя жизнь. Ты должна приучить людей уважать это право, и, что важнее, ты сама должна себя за это уважать. Те, кто не пользуется этим правом, просто глупцы и достойны всяческого сожаления».
С тех пор Палома больше не хотела быть мальчиком. Она отпустила волосы, которые теперь струились по ее спине. Она с гордостью и любопытством отмечала все перемены, которые с возрастом происходили в ее теле.
Спустя несколько месяцев после смерти Хобима прошел большой шторм, такой же сильный, хотя и менее внезапный, как тот, что убил ее отца. Тот роковой шторм налетел без всякого предупреждения. Поднявшись на поверхность, отец увидел, что его лодка болтается в гигантских волнах. Он, должно быть, попытался залезть в нее, но лодочный мотор ударил его по голове, и он потерял сознание. Когда его нашли, у него была большая синяя вмятина на лбу. В этот раз штормовой ветер вырвал все кусты, а обрушившийся ливень заставил все живое попрятаться в укрытие.
Палома почувствовала себя неважно почти сразу после начала шторма, казалось, спазмы приходят с каждым ударом грома. Сначала она испугалась, что серьезно заболела. Потом постепенно стала догадываться, в чем дело. Миранда не предупредила, что именно должно произойти, когда у нее внутри начнутся изменения по женской части. Она смущенно говорила что-то невнятное, ограничилась лишь несколькими общими фразами и в конце концов отдала все в руки Бога. Хобим, как мог, старался подготовить дочь, но сам он не мог знать, что она будет чувствовать, чего ожидать и что может произойти.
Но все же он подготовил ее достаточно хорошо, и вскоре Палома успокоилась, убедив себя, что все происходящее было в порядке вещей, все было — она запомнила отцовское выражение — «просто отлично».
Она хотела бы поведать ему, что с ней происходит, как она справляется с этим и как гордится тем, что становится женщиной.
