?- Так он еврей?
- Да, но какой еврей! Как он одет!
Лейзер, зажмурив глаза, покачал от восхищения головой.
- Я видел, как лет пятнадцать тому назад в Могилеве был царь Петр, когда евреи принесли царю живого осетра на полтора пуда. Так Липман одет не хуже царских министров.
- Что, у него такой красивый жупан?
Лейзер усмехнулся.
- Жупан. Ха! У него не жупан, а кафтан с золотыми пуговицами. Если б мне одни пуговицы с его кафтана, я бы, ей-богу, каждую субботу надевал бы чистую рубаху!
- Как пуговицы? v удивилась Сося-Бася. v Ты же говоришь, что он еврей?
- Да, Липман- еврей, но он не носит этих застежек, как мы, а пуговицы. И его щеки гладки, как моя ладонь! v добавил без восторга Лейзер.
Сося-Бася разочарованно плюнула:
- Паскудство он, а не еврей, если так!¦.
Впрочем, согласно книге Раковского, дома Леви ходил в ермолке, соблюдал субботу и кашрут и самозабвенно вкушал фаршированную щуку.
Для своей успешной деятельности Липман заручился и покровительством Бирона. Леви был его постоянным кредитором и вел с ним на паях крупные коммерческие дела, а когда тот стал герцогом, стал управлять финансами вверенной Бирону Курляндии.
Очень точно сказал о Бироне А. С. Пушкин в письме к Ивану Лажечникову от 3 ноября 1835 года: ? Он имел несчастие быть немцем: на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты¦. В свою очередь, Липман имел несчастие родиться евреем, чем и вызвал озлобление почвенников, хотя тоже обладал и умом, и талантом. При этом временщика Бирона неизменно рисовали в самых черных красках. Но еще больше досталось гоф-комиссару: трудно отыскать в исторической романистике фигуру более отталкивающую.
Достаточно обратиться к внешности Липмана, какой ее живописует Иван Лажечников в романе ?Ледяной дом¦ (1835), чтобы читатель мог проникнуться омерзением к этому персонажу: ?Вытянутая из плеч голова Липмана, с ее полудиском рыжих волос, разбежавшихся золотыми лучами из-под черного соболя шапки, с раскрытою пастью, с дозорными очами, как бы готовыми схватить и пожрать свою жертву... Глаза его вцепились, как когти дьявола в душу¦. У него ?бледное вытянутое лицо, взоры, бросавшие от себя фосфорический блеск¦, ?двигающиеся взад и вперед орангутановы уши¦, и он так улыбается ?огромными своими губами, что в аде сонм зрителей, конечно, рукоплескал этой художнической архи- дьявольской улыбке¦. Нам, однако, почему-то не хочется рукоплескать словеснику, давшему волю своему воспаленному воображению: ведь портрета гоф-комиссара не сохранилось, потому живописать его с натуры автор никак не мог и оказался в плену навязших в зубах юдофобских клише (о трафаретных изображениях евреев в русской словесности XIX века существует обширная литература; среди наиболее ярких работ v исследования Савелия Дудакова, Габриэлы Сафран, Михаила Вайскопфа).
?Интриганом и канальей прекомплектной¦, ?христопродавцем¦ величает Липмана герой повести Василия Авенариуса ?Бироновщина¦, который ?при имени придворного банкира Липмана, бывшего в то же время шпионом, наушником и ближайшим советчиком Бирона, сердито поморщился¦. ?Графским жидом¦, продувной бестией, кровососом, пекущимся только о собственной выгоде и окружившим себя такими же отвратительными ?жуликами без роду и племени, алкавшими сребра и злата от России¦, предстает Леви в романе-хронике Валентина Пикуля ?Слово и дело¦ (1971). При этом Бирон, хотя и восторгается финансовым гением еврея, памятует о свойственном тому корыстолюбии. ?Подлый фактор, - говорит он Липману, - наверняка знаю, что тебе известны еще статьи доходов, до которых я не добрался! Ну-ка подскажи...¦
Однако эти голословные обвинения и оскорбления в адрес нашего героя в прах рассыпаются при обращении к историческому материалу. Примечательно, что отличавшийся юдофобией испанский посол герцог Иаков Франциска Лириа-и-Херика (он считал иудеев ?народом грязным и свинским¦) в сердцах назвал Липмана ?
Между прочим, в случае с Позье проявилось еще одно свойство Леви v проницательность, дар распознавать людей. Ведь он поверил в молодого швейцарца, угадал в нем будущего любимого ювелира русских императриц, ?Фаберже XVIII века¦, как того потом аттестовали.
Спешил он делать добро и попавшим в беду единоверцам. В 1734 году у шкловского еврея Кушнеля Гиршова неким поручиком Бекельманом и солдатом Иванчиным был украден малолетний сын, Берк. И вот последовал именной указ от 19 ноября о возвращении сына отцу и о наказании похитителей. Вдумаемся в сам факт: в России действует закон о недопущении иудеев в империю, а императрица вдруг озаботилась делом какого-то там еврея (да где? - в медвежьем углу, захолустном белорусском местечке) и приняла участие в его судьбе. И это заслуга исключительно Липмана: именно ему была отослана копия этого указа. Можно только догадываться, сколько дипломатии, такта, да и смелости, употребил Леви, чтобы побудить юдофобствующую самодержицу обратить внимание на его злополучных соплеменников!
Он, как и его европейские сотоварищи, ходатайствовал перед троном за своих единоверцев, и ему удавалось что-то сделать. По словам современника, он получил разрешение от императрицы ?держать при себе евреев, сколько ему угодно, хотя вообще им возбранено жить в Петербурге и Москве¦. А историк Лев Тихомиров утверждает, что благодаря Липману в столицах прочно укрепилась целая еврейская колония. Факты свидетельствуют, что фигура Леви стала своеобразным центром жизни иудеев, как это было принято и в Европе, где вокруг придворных евреев группировалась обычно религиозная община. Липман
