Жизнь Билла была теперь — и он понял это, шаря в темноте в поисках бутылки, пока седан летел через развязку и на А74 — основана, установлена на исключении. Каждое истерическое уклонение, все эти ночные посиделки с бутылкой виски, пока не появлялся опухший мистер Блабби, пьяный джинн из бутылки — все это всплывало в его памяти. Он сделал глоток и, торопясь поднять и опустить бутылку, не бросая при этом руля, пролил несколько щедрых капель себе на грудь. Он устал — и да, пожалуй, стоило себе в этом признаться — немного пьян.
Нет времени обращать на это внимание. Вжать голову, очистить мозги, ехать и не думать ни о чем. Настроиться на музыку — не обращать внимания на вопли Фурий, преследующих, верещащих: «Билл! Билл! Почему ты это сделал/сказал/пошел туда/соврал/вернулся/так со мной обращался?» Он прибавил громкости магнитолы. Разжевал еще одну кофеиновую таблетку, надеясь, что одна только горечь сделает его внимательным. Не получалось. Дорога двоилась. Он потер одной изъязвленной голенью о другую. Пожевал щеку. Ущипнул жировую складку на внутренней стороне бедра наглыми ногтями. Через какое-то время начал хлестать себя по щекам. Сильные оплеухи раскрытой ладонью. Сначала удар левой, потом правой. Левой слева и правой справа. Каждая пощечина даровала ему несколько секунд ясности, еще сотню метров дороги.
И пока большая машина прорезала ночь, пролетая мимо Локерби, игнорируя синие плакаты, гласящие «Родина Карлайла», а затем разгонялась по М6 — которое первые несколько миль было освещено и выглядело как асфальтовый желоб, — Билл потрошил тушу собственной жизни. Вытянул кишки пренебрежения и желчный пузырь презрения; удалил раздутую печень потакания себе и извлек почки цинизма. Он шарил внутри собственного тела, пытаясь найти сердце, — но не мог его отыскать.
Седан несся дальше. Больше не химера, не гибрид человека и машины, а просто автомобиль с потерявшимся где-то внутри призраком. Отчаянно ворошил Билл свои яркие воспоминания — о том, как занимался любовью на природе, о прекрасных холмах, о... своем сыне. Ему сейчас сколько, где-то пять? Не самое умное решение. Откровенно глупое — не видеться с сыном два года. Три года. Три года прошло.
Это было самое хлипкое из обвинений, выдвинутых им против автостопщика, — обвинение в пренебрежении. Билл знал об этом все. Знал о неотвеченных звонках, смятых письмах, порванных открытках. Люди говорят, что не хотят иметь детей, поскольку не хотят груза ответственности. Но если ты не несешь ответственности за них — как ты можешь нести ее за себя?
Где-то сорок минут спустя, у села Шеп в Озерном краю, там где действительно начинало казаться, что М6 неуклонно идет под уклон, к югу, к Лондону, призрак за рулем автомобиля в последний раз бросил долгий взгляд в зеркало заднего вида, чтобы лениво повернуть руль налево и свернуть на несуществующую парковку.
Неисправности в «вольво»-760-турбо: инструкция
...ввиду того, что в вопросах секса никто не говорит правду...
Зигмунд Фрейд, «Мои взгляды на роль сексуальности в этиологии неврозов».
Добро пожаловать в безжалостно маленький мир городского прелюбодея! Билл Байуотер целовался взасос с женщиной по имени Серена. Они неистовствовали языками как раз в том месте, где кончается Суссекс-Гарденс и потоки машин стремглав объезжают треугольный грязный островок из деревьев и травы, прежде чем разлететься в разных направлениях: к Гайд-парку, или Паддингтону, или к автостраде М40[8].
Билл оттягивался - это словечко подростков здесь весьма кстати — так, как бывало с ним в молодости. Не то чтобы прикосновения его губ, языка к губам и языка к языку были чуть менее опытными или не столь уж эротически взрывными, как обычно ожидают от мужчины, нет. Просто Серене на днях удалили доброкачественную опухоль на щеке. Чуть-чуть ледокаина. Разрез и отсос — и всего лишь два шва. Ерунда! «Возможно, было бы благоразумно, — говорил хирург, любуясь бархатной кожей в ложбинке ее необычайно крупной груди, — если бы в течение следующей недели или около того вы не использовали свой рот в иных целях кроме еды?»
Он был прав, когда произносил это заключение в вопросительной форме — риторически, так как она вообще почти не использует свой рот для еды, довольствуясь диетическими добавками и кокаином. Серена привыкла быть «этакой» девчонкой, но теперь она — «та еще» женщина. Как подобает светскому человеку, она устроилась в пансион благородных девиц в Швейцарии, где ее обучили оральному сексу. Спустя несколько месяцев она соблазнила Билла. Нельзя сказать, что он к этому не был готов.
«Мне на щеке сделали небольшую операцию», — предупредила Серена. Взмах ее ресниц взволновал од- ноокисный загрязненный воздух. «Будь нежнее с этой стороны...» — Она погладила заклеенную эластичным пластырем щеку. Их тела сплелись. Ее бедра слегка раздвинулись в поисках опоры на его бедре. Ее губы жадно впились в его рот — даже такого знатока, как Билл, изумила цепкость этих губ. Он позволил рукам поласкать ее в области копчика. Большим пальцем стал лениво вычерчивать ручейки и узоры на изгибе от ягодиц до талии. Серена застонала ему в рот. А в ухо гудел мчащийся неподалеку транспорт. Тогда он сосредоточился на ласках той части ее тела, которая не успела еще онеметь.
Занимаясь сексом, Билл четко сознавал время: 6 часов 30 минут вечера; место: Суссекс-Гарденс, шоссе W2; и предполагаемый путь передвижения: каждый день приблизительно в это время его жена Ванесса возвращается домой на велосипеде через Суссекс-Гарденс. Велика вероятность того, что Ванесса увидит Билла, занимающегося сексом с Сереной, потому что Билл — он с ужасом это признает — по меньшей мере шестидесяти футов ростом. Он возвышается, будто расставив ноги по обе стороны двухрядной ухабистой бетонной площадки, принимая форму синего холщового тоннеля для грохочущего транспорта. Ванесса непременно увидит его — эдакого Колосса Родосского, — вот-вот она промчится по ухабам перекрестка на Эдгар-роуд и потом будет выжимать педали по Суссекс-Гарденс.
Билл вовсю трахается с этой проституткой, целуется взасос... Его единственное оправдание в том, что она рядом с ним — крошечная кукла. Одной рукой он держит ее сверху, прижимая извивающееся тело к своей огромной, колючей щеке. Надо быть чертовски нежным для того, чтобы сорокадюймовым языком отведать сладость ее двухдюймового бутона. Белое атласное платье-«рубашка» Серены задралось на бедрах. Она без колготок — на ней только белые трусики с кружевной вставкой на лобке.
— Билл! — кричит Ваннеса снизу. Она изо всех сил колотит передним колесом по его ноге, прямо по косточке, выступающей сбоку через мокасины. - Билл, ты что делаешь?!
— Что я делаю? — Он искоса глядит на нее, будто она застала его во время легкой задумчивости — привычного подсчета рентабельности двойных окон или полного страхования. — Что я делаю? — Он смотрит на извивающуюся в его руке полуобнаженную женщину, а потом осторожно опускает ее на противоположную от жены сторону дороги. «Ах, она, или точнее... Это всего лишь кукла, дорогая, ну, не станешь же ты ревновать меня к кукле».
Да, к кукле бы она не стала ревновать, а к Серене точно приревнует, так как та — не просто кукла, но еще, как и ожидалось, модель. Чувствуя на себе лазерные лучи пристального взгляда жены, испепеляющего сквозь здания, заграждения, сейфы, людей, Билл вырвался из объятий, о которых прежде не мог и мечтать. Вернее, такое случалось, но только мимолетно. Как еще он мог поступить с Сереной, ну разве только снять номер в отеле «Ланкастер» на полчаса? Нет, нельзя, это выплывет в отчете о расходах по кредитной карточке. Для кустарников Гайд-парка они были слишком старыми, а о «вольво»-760-турбо не могло быть и речи из- за всевозможных неисправностей автомобиля.
Серена пришла на прием к своему психотерапевту, чьи врачебные покои располагались на Суссекс-
