О, юность моя!

— Гм... Попробовать, пожалуй, можно. Тем более что выхода у меня нет: завтра нечем будет умываться.

— А сколько вы платите?

— Триста. Я всегда плачу триста, — сказала хозяйка.

Елисей подумал о том, что за Карсавину из филан­тропии она готова была платить ему пятьсот. Но за на­стоящую работу торговалась. Но Леська, конечно, не стал спорить и согласился на триста.

Из комнаты Аллы Ярославны он тут же спустился в погреб, разделся до трусов и взялся за рычаг. Ушел он домой в два часа ночи, а в шесть утра снова стоял за рычагом.

В полдень к нему сошла Вера Семеновна и принесла стакан чаю и сладкую булку. Пока Леська ел, она гля­дела на него и причитала:

— Лесенька... Милый... Вы побледнели за то время, что вы тут...

— Нет, Вера Семеновна. Это вам так кажется: про­сто здесь темно.

Елисей ежедневно работал в подвале от девяти до двенадцати дня, потом бежал на пляж, бросался в море, опять возвращался к рычагу и работал до четырех. Для резервуара этого было вполне достаточно. Затем Елисей уходил домой обедать, а в шесть часов являлся на де­журство к Алле Ярославне.

6

Однажды во время купания Елисей увидел на пляже прапорщика Кавуна.

— Что вы делаете в наших местах? — спросил Леська.

— Приехал с донесением к генералу Кутепову.

— Ого! И тем не менее вы все еще прапорщик!

— Скоро представят к подпоручику.

— Поздравляю. А как там наш Аким Васильич? Что поделывает?

— Арестован ваш Аким Васильич.

— Как арестован? За что?

— За большевистскую агитацию. Вот посудите са­ми — стишки.

Два ворона

(Почти по Пушкину)

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
— Ворон! У меня печать.
Что могу я запрещать? —
Ворон ворону в ответ:
— Разумеется, мой свет,
— Всего нельзя, но к этому надо стремиться.

— И за это его арестовали?

— А что? Разве мало этого? Барон Врангель пишет в воззвании буквально следующее. — Тут Кавун, как первый ученик, отчеканил наизусть знаменитую фразу:

— «Мы боремся за то, чтобы каждый честный чело­век мог свободно высказывать свои мысли». Понятно? «Боремся» сказано, чтобы «каждый» — сказано. А ваш приятель пишет стишки о том, что якобы наша цензура стремится запретить все! Как это называется?

— Понимаю. Это, конечно, вы подвели его под статью, а может быть, и под виселицу. Вы лично!

— Не опровергаю, — самодовольно ухмыльнулся Ка­вун.

Леська опрометью кинулся к Алле Ярославне. У нее сидела Вера Семеновна.

— Как?! — удивилась хозяйка. — Вы не в подвале?

— Вера Семеновна! Дорогая! Арестован честный старик — Аким Васильевич Беспрозванный. В Симферо­поле. Алла Ярославна его знает. И подумайте, за что? За пустяковое стихотворение. Вот оно! Я его за­помнил...

Леська взволнованно прочитал «Двух воронов».

— Этого не нужно было писать, — холодно заметила Вера Семеновна.

— Конечно, конечно! Но за это арестовывать?

— Леся прав. Старик действительно полон обаяния, хотя и чудаковат.

— Хорошо, — сухо сказала Вера Семеновна. — Я зай­мусь вашим сумасшедшим старцем. Как его, вы сказали?

— Аким Васильевич Беспрозванный.

— Беспрозванный... А вы, Леся, ступайте работать иначе сорвете мне завтрашнее утро.

В четыре Леська снова был у Карсавиной:

— Ну, как? Что-нибудь сделано?

— Все сделано.

— Уф! Просто гора с плеч.

— А вы, оказывается, хороший товарищ, Леся.

— Да нет. Просто жаль старика до боли.

Пауза.

— Вера Семеновна говорит, будто вы похудели на ее работе. Ну-ка, садитесь поближе — посмотрю на вас, ка­кой вы есть.

— Ну и как?

— И вправду похудел...

— Ничего. Мне это полезно. Вместо того чтобы по утрам заниматься боксом с мешком, набитым ракушка­ми, я развиваю свои мускулы за рычагом, да еще полу­чаю за это деньги.

— Все-таки вы очень хороший, Лесик. Как вы взвол­новались из-за вашего Первозванного! Дайте мне руку.

Она подержала его большую кисть в своей руке и от­пустила ее. Но теперь уже Леська взял ее руку в свои ладони.

Она взглянула ему прямо в глаза. Это было исступ­ленным наслаждением.

* * *

Андрон сидел над картой Крыма и рассуждал вслух:

— Ясно-понятно, беляки рассчитывают на десант. Де­санты могут быть у них всякие: на Тамань, скажем, или на Азовщину. Но раз они взялись за Евпаторию, то уж наверняка метят на Каркинитский залив. А куда им еще? Не на Одессу же, верно?

— Пожалуй, — сказал Леська.

— Но если на Каркинитский, то самые наиудобней­шие точки могут быть или Хорлы, или Скадовск, кото­рые сидят на хорошем якорном месте. Но к Хорлам подходят только суда с небольшой осадкой... Скадовск сподручнее. Там и берег приглубее, там и пристань в двести сажен длины, а на суше еще и бассейн с каналом глубиной в девять футов. Только Скадовск! Ничего дру­гого в наших краях моряк не посоветует, а без моряков десанта не будет. Как ты скажешь?

Андрон много лет плавал по каботажу и знал берег как свои пять пальцев. Но Леська уже бежал к Шока­реву.

Володя очень обрадовался Леське: он тут же разжег примус и вскипятил в медной турецкой кастрюлечке ве­ликолепный черный кофе с бронзовой пенкой. Они сидели друг против друга в бывшей детской, которая потом была кабинетом комиссара, а теперь стала библиотекой. Сидели и вспоминали себя гимназистами.

— Помнишь, как Гринбах ответил директору, когда тот сказал: «Бог знает математику на пять, я на