Воронов присел ко второй фанере и позвал Елисея.
— Ложка есть?
— Всегда со мной.
Партизаны рассмеялись.
— Неужели всегда?
— Даже во сне, — сказал Леська. — А вдруг каша приснится!
— Так чего ж ты не ешь?
— Не могу. Бродят по здешним местам два ручных оленя — личные мои знакомые, Стасик и Славик. Боюсь, что это один из них.
— А ты не бойся, — сказал парень в тельняшке, уписывая за обе щеки. — Бояться партизану не положено.
— Сошка! — позвал Воронов.
— Ну, я, — отозвалось из-за двери.
— Неси студенту чего-нибудь другого. Он у нас вроде Лев Толстой: мяса не ест.
— Друзей не ем, — поправил Елисей.
Софья прислала с татарином кусок слоистого сыра «качковал» и гроздь розоватого винограда.
Когда обе фанеры опустели, партизаны взялись за курево. Леська отвалился к паре и запел:
Гармонист Нечипоренко схватил баян и тут же включился в песню, хотя никогда ее не слышал:
И вдруг за дверью зазвучал сильный женский голос:
Дверь распахнулась, и в проеме показалась Софья. Платка на ней уже не было, а были две косы, уложенные венком.
пел Елисей.
пела Софья.
Песня увлекла партизан. Они восхищенно глядели на эту пару.
— Браво!
— Бис!
— Повторить!
Нечипоренко тронул лады, и Елисей снова запел:
Но теперь уже подхватили все. Все, кроме Воронова. Он мучительно слушал песню и тут же вышел из сарая, как только она отзвенела. Леська пошел за ним.
— Вы что это, товарищ Воронов? Что с вами?
— Душно там.
— Разве? А по-моему, хорошо: пахнет сосной не хуже, чем здесь.
Воронов молча направился к пещере. Елисей за ним.
— Откуда Сошку знаешь?
— Работали вместе у немца Визау. А что?
— Слушай, студент. Я понимаю, как это бывает, когда вместе работаешь в поле. Но теперь ты про Сошку забудь: моя она теперь. Понятно? А я делиться не стану.
— Успокойтесь. Я на нее не претендую.
— Ты-то, может, и не, а она, понимаешь, да! Видел, как причесалась? При нас всегда ходила степкой-растрепкой. «Зачем, говорю, так ходишь, нечесаная?» — «А я, говорит, чесмышок утеряла». Чесмышок — это у них гребешок.
Весь вечер Воронов молчал. На заре, когда оба еще покоились на своих лежанках, пришла Софья, постучала в стекло.
— Зачем пришла? — сурово крикнул Воронов.
— Впусти сперва, не то медведь задерет.
Воронов встал и как был, в подштанниках, подошел к двери и отодвинул засов.
— Ну?
— Термоса смените надобно.
— Врешь! Термоса носит Нечипоренко.
— А у него нога распухши.
— Врешь, врешь!
Леська наскоро оделся под одеялом и вышел на полянку, оставив их наедине. Уже заметно светало. Моря не было — вместо него стоял дым, как на поле брани после артиллерийского обстрела.
Сначала из пещеры доносился тихий, но возбужденный разговор. Потом послышался горячий рык Воронова.
— Но почему же ты не хочешь быть мое-ю?
— А вот и не хочу!
— Студента хочешь?
— Тебя не спрошуся.
И вдруг прозвучала веская пощечина.
Софья выбежала из пещеры и, взглянув сквозь слезы на Елисея, понеслась вниз. Леська не помня
