Поздно вечером, съев остывший ужин и ожидая, когда закипит чайник, Александр Эдуардович извлечет этот листок из своего пиджака, поднесет к носу и будет жадно вдыхать едва уловимый аромат туалетной воды, так любимой Гончаровой. Левченко записал себе в блокнот ее название — «Лакост» — и выучил наизусть: он вынашивал шальной план преподнести Ирине при случае неожиданный подарок, например, к Восьмому марта.
С вокзала Артем повез Ларису прямиком к себе домой. Оставив девушку на лавочке у подъезда, он поднялся на свой этаж и выломал дверной замок. В квартире он отыскал свою кредитную карточку и собрал в сумку кое-что из вещей. Больше оставаться здесь было нельзя, равно как и на квартире у Ларисы — скорее всего их вот-вот объявят в федеральный розыск, если уже не объявили.
Денег на карточке было еще достаточно. Девушке Горин поручил купить газету с объявлениями и арендовать квартиру в каком-нибудь тихом районе: теплую и, по возможности, с большой ванной. Встретиться условились вечером в одном из кафе, где была зона для некурящих — обоняние Артема по- прежнему болезненно реагировало на любые посторонние запахи. А пока у него было одно дело, которое хотелось уладить не откладывая.
Подследственный Головань, в криминальных кругах более известный как Папа Карло, сидел на скамейке внутри бетонного прогулочного дворика СИЗО и курил. Здесь было зябко, не спасала даже телогрейка, наброшенная поверх спортивного костюма «Рита». Но все равно здесь было лучше, чем в затхлой камере еще с двумя урками, которым, правда, Папа Карло сразу же объяснил все по понятиям.
В принципе, он уже свыкся с такой жизнью. Кукол, конечно, не хватало, а так, в принципе, жить было можно. Благо пацаны с воли не забывали и регулярно подкидывали бабки. А лавэ — оно и в СИЗО лавэ. Сидел здесь Головань уже очень долго: суды все время переносились из-за отсутствия показаний главного потерпевшего — этого живчика Горина, завалившего Зафара. Малява пришла, будто он сейчас в дурке чалится. Туда ему и дорога. В тот раз Папа Карло не успел вышибить из Горина фамилию суки, что Зафара заказала, но ничего — рано или поздно он отсюда откинется…
— Не получится, Папа Карло, — раздался голос из противоположного угла дворика.
— Кто там, на? — Головань, прикрываясь ладонью от пробивающегося через решетку солнца, силился разглядеть приближавшегося к нему незнакомца.
Горина он узнал не сразу.
— Буратино вернулся, — произнес Артем, приблизившись, и расплылся в дурацкой ухмылке.
— Это ты? — Папа Карло привстал от удивления. — Какого тебе здесь надо?
— Ты, наверное, скучаешь по своим мальвинам, да? — не обратил внимания на его вопросы Артем. — Я бы принес тебе парочку, да тебе их здесь строгать нечем.
— Ты, падла, мне и в прошлый раз про куклу мозги клепал! — начал вскипать Папа Карло. — Ты че, думаешь, я идиот?
— Да, — радостно признался Артем.
Папа Карло, выплюнув сигарету и сжав кулаки, бросился на Горина, но через мгновение уже валялся на бетонном полу с обрубленными в коленях ногами и размахивал обрубленными в локтях руками.
— Не надо! — умалял он, шевеля кровоточащими культями.
— Надо, Карло, надо, — склонился над ним Горин. — Теперь ты знаешь, каково приходилось несчастным барби.
— Они же не живые! — ныл Головань.
— А ты пока еще жив, — произнес Артем. — Перестань строить из себя невинность, лучше скажи-ка мне, как отыскать Катаева.
— Кого? — всхлипнул Папа Карло.
— Того фээсбэшника, с которым меня свел Зафар, — напомнил Артем. — Шевели мозгами, папаша, пока кровь не вытекла из тебя окончательно!
Но как Горин ни старался соединить свои мысли светящейся нитью с дергающейся на бетоне головой, найти какую-либо информацию о майоре Катаеве или его золотозубом спутнике не удалось. Похоже, что Головань и вправду знал не больше своего бывшего босса.
Прекратив мучения Папы Карло рубящим ударом по черепу, Горин убедился, что мозги у того, вопреки распространенному среди знавших его людей мнению, все же имелись, и побрел к выходу. Обрубок человека, замерший на бетонном полу, был его последней ниточкой, ведущей к запутанному клубку прошлого. И эта ниточка только что оборвалась.
— А я предупреждал, что здесь окажется полная галиматья! — Левченко постучал указательным пальцем по раскрытой папке с изображением ибисоголового мужика на обложке. — Может, все-таки это не та самая?..
— Я поначалу тоже сомневалась, — ответила Ирина. — Но посмотрите сюда… — она перевернула обложку и показала на изображение Тота.
— Я должен что-то увидеть, не так ли? — с издевкой произнес Александр.
— В уголовном кодексе про это точно не пишут, — парировала Ирина. — Поэтому объясняю: с точки зрения, так сказать, официальной египетской мифологии в руке у него должна быть пальмовая ветвь.
— А это что, разве не ветка? — Левченко пристально вглядывался в потертое изображение.
— Ветка, — кивнула Гончарова. — Но листья на ней уж точно не пальмовые.
— Тополиные? — недоверчиво усмехнулся Александр.
— Почему бы и нет? — Ирина снова раскрыла папку и принялась в который раз перебирать находящиеся в ней бумаги.
По большей части это были листки стандартного формата с напечатанными на машинке текстами: здесь были и описания каких-то шахматных партий, и выдержки из докладов с обилием числовых показателей, и некое подобие школьных сочинений, и многое другое. Помимо зашифрованных сообщений в папке лежала не очень четкая черно-белая фотография с какого-то детского утренника: с десяток детишек в белых рубашках, выстроившихся в ряд на фоне темного занавеса, по которому были рассыпаны вырезанные из фольги звездочки. На обороте фотографии значилось: «1961».
— По-моему, вы знаете, кому следует показать все это, — Ирина захлопнула папку, аккуратно завязала торчащие из переплета веревочки и придвинула ее к Александру Эдуардовичу.
— Знать-то я знаю, — вздохнул Левченко. — Да вот только Гена Шухман скоро от меня прятаться начнет. Сколько можно доставать человека?
— Добрые дела каждому зачтутся, — улыбнулась Гончарова. — Хотите, я сама сделаю копии?
Квартира, которую нашла Лариса, сразу не понравилась Горину. И дело было даже не в том, что ванна была в ржавых потеках, и не в том, что окна выходили на автостраду, и даже не в том, что из-за неправильной вентиляции в квартиру из подъезда втягивало всяческие запахи. Просто у Артема создавалось ощущение, что они обосновались слишком далеко…
— От чего далеко — от центра, что ли? — допытывала Лариса. — Но там еще больше шума.
— Пока и сам не знаю, — пожимал плечами Горин. — Просто далеко, и все.
— Тебе не угодишь. — обиделась Лариса, взяла со стола альбом и забралась в кресло.
— А на столе рисовать не удобнее? — поинтересовался Артем.
— Я привыкла так, — она всем своим видом показывала, что Горин ей мешает.
Он принюхался, подошел к входной двери и выглянул в подъезд. Там, облокотившись о перила, стоял подросток лет пятнадцати и курил.
— Здесь разве место для курения? — спросил его Горин.
— Здесь место для всего, — недружелюбно отозвался подросток.
— Все меня не волнует, а вот то, что издает неприятные запахи, лучше делай на улице, договорились?
— Там холодно, — подросток старался отвечать как можно небрежнее, но в его глазах читалась неуверенность. — Не хочешь нюхать — захлопни дверь.
— Тогда кури у себя дома, а эта лестничная площадка — теперь моя территория.
— Ну, это мы еще посмотрим, — процедил сквозь зубы подросток и неохотно начал спускаться по лестнице.
Вернувшись в квартиру, Артем бережно взял из рук прикорнувшей в кресле Ларисы альбом с наброском нового рисунка и укрыл девушку пледом. Помимо всего прочего, в новой квартире было еще и зябко.
