живьем.
Полицай все ближе, ближе к месту засады…
А теперь только считанные метры разделяют их…
И тут Максим, знаком предупредив товарищей, чтобы они не выдавали себя, тихонько окликнул полицая:
— Андреас!
Тот мгновенно остановился, рванул из-за спины карабин и настороженными глазами уставился на темный лес.
— Это я, Максим.
Сказав это, Максим вышел на дорогу метрах в пяти от того места, к которому будто прирос Андреас. Вышел и остановился, давая рассмотреть себя.
— Ты?.. Почему здесь? Не смог дойти до своих?
Вопросы эти Андреас задал взволнованным голосом, который чистосердечно поведал, что былая дружба не забыта; но ствол карабина не опустился к заснеженной дороге, он был по-прежнему нацелен в грудь того, с кем еще недавно жил под одной крышей. И Максим решил не открывать правды, только и ответил:
— Как видишь, я здесь.
Какое-то время они молчали, разглядывая друг друга и по-разному думая примерно об одном: почему они и сегодня чувствуют взаимное расположение, хотя оказались во враждующих лагерях, между которыми пролегла бездонная пропасть?
И если Максима больше всего волновало, какие причины толкнули или заставили Андреаса встать на путь пособника фашистов, то Андреаса мучило, даже терзало другое: если следовать инструкции (а он присягнул, что будет неумолимо строг в выполнении всех ее пунктов), он должен немедленно арестовать Максима, арестовать как советского военного моряка, обнаруженного здесь, в Эстонии; но воспоминания о недавнем прошлом были столь яркими и чистыми, что следовать инструкции — свыше его сил. Вот если бы Максим напал на него…
Однако Максим и не пытался напасть, он спросил вполне миролюбиво, даже доброжелательно и с неподдельным интересом:
— Как здоровье отца? Мамы? Сестер?
Намеревался ответить, что ему, Андреасу, нет никакого дела до их жизни, что он навсегда порвал с ними, но вырвалось другое:
— Живут.
С огромным трудом выдавил из себя это слово.
Опять помолчали какое-то время. И опять вопрос Максима:
— А остальные? Ну, те самые…
Умышленно не уточнил, кого имел в виду. Однако Андреас понял его и почти выкрикнул:
— До них мне и вовсе нет дела!
Вроде бы зло выкрикнул, и все же Максим уловил в его голосе фальшь, притворство и даже боль, растерянность.
Дядюшка Тоомас — дома; похоже, не выловлены и те, с кем он, Максим, казнил рыжего фельдфебеля. Значит… А значить это может только одно: Андреас, хотя и стал полицаем, никого не выдал!
Пришел к такому выводу — родилась мысль, что Андреас случайно оказался среди пособников фашистов, что в нем еще жива человеческая порядочность, и Максим решился на известный риск, он сказал:
— Ты, Андреас, сам должен понимать, что мне опасно торчать на дороге. А поговорить очень хочется… Может, отойдем под сосны?
— На засаду хочешь вывести?
— Зачем же тебя на нее выводить, если ты и сам добровольно попал в нее?
Это сказал Николай. Он как-то, непостижимо внезапно даже для Максима уже оказался вплотную к спине Андреаса; тот должен был своим затылком чувствовать его горячее дыхание. Подал голос Николай — из-за сосен выдвинулись Василий и Борис. С автоматами, готовыми без промедления стегануть очередями.
А Николай не дает опомниться, он дожимает не злым, а доброжелательным голосом:
— Карабинчик твой мы пока сами подержим. Чтобы ты ненароком глупости не сотворил.
— Предатель! — с ненавистью глядя на Максима, только и сказал Андреас, когда они остановились, уйдя в глубину леса километра на три.
— Предатель? Я предатель?! — от возмущения Максим даже задохнулся.
— Я, увидев тебя, мог выстрелить. Стреляю я хорошо. Но я не выстрелил. А ты…
— Между прочим, Андреас… Можно мне так тебя называть? — вмешался в разговор Борис. — Между прочим, Андреас, он заметил тебя раньше, чем ты его. Не забывай и того, что у него автомат, что, выходя тебе навстречу, он оставил его висеть за спиной. Подумай, почему Максим сам не стрелял и нас попросил этого не делать, хотя твою принадлежность к полиции, как говорится, за версту видно?
— Верил он тебе. И сейчас верит, — сказал Николай и улыбнулся Андреасу. — Ночами за лесом здесь наблюдение ведется? Как думаешь, если мы маленький костерчик запалим, его заметят?
Доброжелательность тона, каким было сказано все это, вроде бы окончательно обезоружила Андреаса, он ответил устало:
— Ночами только лесные бандиты не спят.
Они будто не услышали обидных слов, сноровисто разожгли костер, подогрели на его углях две банки говяжей тушенки, нарезали хлеба, и Николай предложил Андреасу, предложил как давнему знакомому:
— Садись с нами, поешь.
Тот попробовал отказаться, но Максим так решительно сунул в его руку свою ложку, а подогретая тушенка так заманчиво пахла…
Поели, закурили и снова завели разговор. Осторожный, без нажима; не только хотелось, но и необходимо было узнать точно, что заставило Андреаса стать полицаем, можно ли и в какой степени положиться на него. Он отвечал скупо, даже односложно. И тогда, вздохнув, Николай сказал:
— Что ж, Максим, действуй.
9
Максим не возразил, секунды не промедлил: едва прозвучали слова Николая, он встал, перекинул автомат на грудь, положил на него руки и ушел в черноту леса, утонул в ней.
Правда, Андреасу показалось, будто, уходя, Максим все же взглянул на него. С жалостью и большой укоризной. И еще — только сейчас он заметил, что начался снегопад; влажные снежные хлопья лениво падали из ночи и таяли, совсем немного не дотянув до красноватых язычков костра.
Ушел Максим, хотя и намека на это обронено не было, конечно же к отцу. Значит, тот скоро, в лучшем случае — завтра, явится сюда или в какое другое место, и тогда обязательно произойдет та самая встреча, которой Андреас так желал и одновременно боялся, зная крутой, непримиримый характер отца.
Многое бы он, Андреас, отдал, лишь бы никогда не случилось того, что сейчас уже в недавнем прошлом!
То, что теперь проклинал Андреас, началось вскоре после того, как казнили рыжего фельдфебеля и Максим с Ритой ушли из их дома, ушли в смертельно опасную неизвестность. Правда, первые дни все же были заполнены хоть тревожным ожиданием того, что предпримут боши в отместку за смерть рыжего. Те ничего не предприняли. Может быть, потому, что тела фельдфебеля так и не нашли, хотя, мобилизовав население, и прочесали ближайшие леса. Или поверили показаниям многих жителей поселка, которые в голос утверждали, что господин фельдфебель где-то в соседней волости имел любовницу и частенько
