Болото кончилось. Моряки, пошатываясь, вышли на твердую почву и сели. Изорванная одежда покрылась болотной ржавчиной и водорослями.
После непродолжительного отдыха Норкин приказал разведке выйти вперед. Остальным разрешил курить. Не слышно обычного говора. Молча глотают матросы сизоватый махорочный дым. Дым цигарки Никишина всех светлее. Он курит подобранные с земли гнилые листья.
Разведка вернулась неожиданно быстро. Крамарев подошел к Норкину в сопровождении старика, одетого в серый поношенный пиджак с протертыми локтями.
— Недалеко отсюда встретили, — доложил Крамарев. — Говорит, что местный.
Старик стоял спокойно, рассматривай моряков. Его маленькие серые глаза быстро перебегали с одного лица На другое.
— Кто ты? Откуда? — спросил Норкин.
— Я-то? Здешний. А ты кто?
— Довольно, — оборвал его Норкин, хотел что-то сказать еще, но вместо этого встал, подошел вплотную к старику, посмотрел пытливо в его прячущиеся под косматыми седыми бровями глаза и лишь потом спросил: —Скажи, а нет ли тропинки в обход вон того болота?
Услышав вопрос, матросы зашевелились, столпились вокруг командира и старика.
— А зачем тебе туда?
Терпение лопнуло и Норкин вцепился в ветхий пиджак старика.
— Говори толком! Проведешь — век не забуду, а обманешь — повешу на ближайшем дереве!
— Ишь ты, какой горячий, — не то с удивлением, не то осуждающе проговорил старик и покачал головой. — Сразу и вешать! А я, может, затем и шел, чтобы помочь….
— Не сердись… Сам знаешь, и так тошно…
— А я что? Я проведу…
— Товарищи! — крикнул Норкин, не слушая больше старика. — Сейчас идем обратно! Кто не может — оставайтесь здесь с ранеными! Проверить оружие и в поход!
Все пришло в движение, лица посветлели, а матрос, плакавший на болоте, махнул автоматом и сказал только одно слово:
— Айда!»
Над островом первые семь «Юнкерсов» появились вскоре после ухода Норкина. Сделав несколько кругов, они перешли в пике и сбросили бомбы. Вокруг оставшихся моряков заплясали грязные столбы болотной воды.
«Молодец, Миша, что убрал батальон, — подумал Ле-бедев. — Всем бы нам не спрятаться».
Голос Донцова привлек его внимание. Донцов остался верен себе и крикнул:
— Вот это долбанул! Прямо в глаз лягушке! Честное пионерское, сам видел, как она после этого отмаргивалась!
Сбылось и второе предсказание Норкина: противно подвывая, пролетела мина, за ней вторая, потом третья. И началось.
Первым был ранен Кирьянов. С тоской посмотрел он на оторванную осколком кисть левой руки и, придерживая зубами конец бинта, бережно замотал кровавый обрубок.
— Товарищи! Сейчас фашисты пойдут в атаку! Подпускайте ближе и бейте только наверняка! — ворвался в грохот разрывов голос Лебедева.
Действительно, между кочками показались ползущие немцы. Они уже близко, а на островке по- прежнему тихо. Фашисты с ревом бросились в атаку. И тут ожил остров. Автоматные очереди слились с мерным рокотом пулемета, и немцы поспешно попадали в воду.
— Паша! Смотри, один гад голову спрятал, как страус, — кричал Донцов. — Я ему дополнительную вентиляцию сделаю!
Злая короткая очередь… Взвыл фашист и скрылся под водой.
Схлынула первая волна атакующих. Снова шквал огня. Немецкие солдаты бегут к острову, и снова откатываются назад, оставив между кочками несколько трупов.
В небе гудят самолеты. Летчики узнали, что моряки бессильны против них, и проносятся над самыми вершинами деревьев, почти касаясь крыльями низкорослых сосенок. Из пушек и пулеметов они прочесывают островок вдоль и поперек. Сосенки сгибаются под напором воздуха, встревоженного мощными винтами, и гудят вершинами.
День подходит к концу. Солнце торопится спрятаться за деревья. В одну из немногих минут передышки Федосеев, еще раз сменивший позицию, закурил папиросу и спросил Донцова:
— Знаешь, Боря, а ведь наши, пожалуй, далеко ушли?
— Ага… Идут хлопцы да нас вспоминают…
— Значит, ты тоже думаешь, что они далеко ушли?
— Наши? Конечно, далеко… А тебе зачем?
— Если далеко, то и нам можно уходить? Не хочется умирать, Боря… Как стемнеет — попробуем?
— Можно будет…
Передышка кончилась. Бешеный вой новой лавины мин прервал их разговор. Фашисты решили до темноты уничтожить моряков. Мины сыпались около часа. Моряки все глубже зарывались в липкую грязь. Наконец расстояние между ними и немцами настолько уменьшилось, что пришлось прекратить минометный обстрел. С/гал слышен посвист пуль. Фашисты обошли моряков с флангов, и началась горячая рукопашная схватка. Погиб Звонарев, который всадил нож в грудь врага и сам упал тут же, сраженный пулей.
Замер, стоя по колено в воде, Кирьянов, подняв руки вверх. Матрос сдается?! И раньше бывало так, что моряков брали в плен, но тогда их подбирали на поле боя в бессознательном состоянии, а здесь матрос сдается сам. Фашисты бегут к Кирьянову. Они издали протягивают к нему руки.
Это заметил Донцов. Он удивленно посмотрел на Кирьянова, потом со злобным шепотом поднял автомат:
— Умри, но чести матросской не марай!
Донцов не успел выстрелить: Кирьянов быстро нагнулся и начал бросать в фашистов заранее подготовленные гранаты. Фашист, налетевший сзади, опустил на его затылок приклад автомата. Кирьянов согнулся пополам и медленно повалился головой вперед. Упала с его головы бескозырка с выцветшими буквами на ленте: «Подводные силы К. Б. Ф.».
— Товарищ комиссар! Ударьте вон туда, влево! — крикнул Федосеев, но Лебедев не слышал его.
Он лежал, опустив голову в воду. Тихо, без громких фраз делал в жизни свое большое дело Лебедев, тихо и отдал жизнь, спасая товарищей, защищая Родину.
Оставшись вдвоем с Донцовым, Федосеев вдруг почув-ствовал страх, тоску по ушедшим товарищам.
«Неужели и я никогда больше не увижу солнца, неба, зелени? Неужели мать так и не дождется меня? — про-мелькнуло у него в голове. — Так пусть и вам будет то же!» — скрипнул он зубами, еще сильнее сжал рукоятку пулемета и прильнул к прицелу.
Сильный удар отбросил его в сторону. В голове разлился глухой шум.
«Жив я или нет? — думал Федосеев, тихонько шевеля пальцами. — Наверно, жив, раз думаю… Но почему тогда не вижу?.. Ослеп?!»
Федосеев резко приподнялся на руках, ударился головой о пулемет и потерял сознание…
Скоро он очнулся и, не поднимая головы, нащупал ручки пулемета, уперся локтями и крикнул:
— Боря! С какого борта немцы?
Донцов заранее приготовил Федосееву ленты и фактически воевал как простой автоматчик. Только по сигналу подходил он к пулемету. А теперь, оглянувшись на этот крик, он увидел приподнятое вверх белое, как мел, лицо с кровавыми впадинами вместо глаз, и скомандовал:
— Правый борт! Курсовой тридцать! Огонь! Неуверенно повернулось вправо тупое рыльце пулемета, нерешительно выбросило короткую вспышку огня, потом, почувствовав уверенность, яростно задрожало в такт вылетающему металлу.
