полосах, в старых садах, где есть деревья хотя бы вдвое выше человеческого роста, могут они жить, редко попадаясь на глаза, но постоянно заявляя о своем присутствии переливчатым «фиу-льиу-лиуль». Не привлекают их лишь молодые, без примеси других пород сосняки. Здесь не из чего и не на чем построить гнездо. Сосна становится пригодным для гнездования иволги деревом, когда ей за пятьдесят лет, когда она перестает расти вверх, но зато на боковых ветках появляется масса удобных развилок, на которых по всем правилам можно приладить гнездо-корзиночку.
Ареал иволги в Европе и Западной Сибири находится в ареале липы и выходит за его пределы только в Казахстане. Не совпадают только северные границы: иволга не долетает до высокоширотных мест произрастания этого дерева. Ареал другой иволги, черноголовой, которая живет на Дальнем Востоке, также совпадает с ареалом видов липы, произрастающих в тех краях.
Липа, непривлекательная для листогрызущих насекомых, не может прокормить иволгу, несъедобны для иволги и ее плоды. Однако это лубяная порода, а птице-корзинщице обязательно нужно надрать немного лыка, чтобы сделать рогожную основу гнезда-кошелочки. Достаточно бывает одной усохшей веточки для сооружения легкой плетушки, которая потом устилается травинками, корешками, перьями, берестой и прочей ветошью. В городе вместо лыка частенько идут в дело обрывки шпагата, пакля, а вместо бересты и перьев — автобусные билеты. Где нет липы, годятся вязовое и даже яблоневое мочало.
Иволга — птица скворцового роста, но выглядит чуть крупнее скворца, у которого и хвост и крылья короче, чем у нее. И красоты она особенной. Самец, как это часто бывает у птиц, наряднее самки: весь ярко-желтый, а крылья черные, с узким желтым «зеркальцем» (у старых птиц оно выцветает), хвост черно-желтого цвета, только два пера черные. Красные с черными точками зрачков глаза, красноватый клюв. Только три цвета в наряде птицы. И три вида сигналов.
Чаще всего слышится громкий и сильный свист, отчетливый, мягкий и музыкальный. Он настолько приятен и мягок, что кажется вылетающим из губ, а не из острого клюва (его чуть не каждый скворец повторяет весной задолго до прилета самой первой иволги). Красивое, легко и нежно звучащее название птицы — «иволга», одно из самых музыкальных народных названий птиц, дано ей именно за этот свист. В какой-то мере оно характеризует и внешность иволги, яркую и изящную.
Свистом иволга извещает о своем прилете, сроки которого отличаются поразительным постоянством: какая бы весна ни была на Русской равнине, на второй неделе мая в ее дубравах обязательно прозвучит громкий флейтовый призыв. Часто прилет совладает с цветением садов. Листья на деревьях в эту пору еще светлые, мелкие и редкие, поздние дубы еще не распускались. В эти дни удается увидеть сразу несколько иволг: черно-желтые самцы, словно играя или состязаясь, гоняются друг за другом в полупрозрачных кронах. Они не пугливы, но на землю опускаются так редко, что создается впечатление, что она им не нужна совсем.
В июне чаще бывают слышны резкие и не очень приятные на слух выкрики иволги, похожие на кошачий вопль, за что ее называют лесной кошкой. Такими интонациями в птичьем и зверином мире выражаются раздражение, неудовольствие, угроза. Это ее боевой крик. Им она предупреждает, с ним нападает на тех, кто посягает на участок, гнездо, кто случайно оказывается поблизости. Смелая птица решительно бросается на сороку, на ворону, не робеет даже перед тетеревятником. Она не доверяет и довольно миролюбивому грачу и гонит его прочь с такой же яростью, как самых отъявленных грабителей чужих гнезд. Обладая преимуществом в скорости и маневре, иволга ловко наносит удары сверху, а грач удирает, не имея возможности защищаться на лету.
Есть у иволги и чисто семейные звуки. До появления в гнезде птенцов, когда самка насиживает, самец в спокойной обстановке поет тихую песню, которая совершенно не вяжется ни с красивым свистом, ни с роскошной внешностью певца. Какое-то негромкое, нескладное и неразборчивое щебетание без начала и конца. Оно немного похоже на зимнее пение сойки или домового воробья. Если не мешают шелест листвы, песни и крики других птиц, то, слушая внимательно, можно уловить в этом щебетании чужие голоса. Выходит, что у иволги есть какие-то способности посредственного пересмешника. И словно стыдясь своего неумения, напевает самец тихую песню только для себя, укрывшись в гуще листвы, как бы спрятавшись от любопытных слушателей.
Гнездо свое иволга прячет очень умело. Аккуратная корзиночка сплетена в развилке тонкой ветки, но как бы ветер ни тряс дерево, как бы ни гнул, ни трепал ветку, яйца из такой корзиночки не выкатываются, потому что по ее внутреннему краю птица делает валик. В конструкции гнезда нет ни тяжеловесности дроздовой постройки, ни громоздкости и неряшливости гнезда сорокопутов. Среди птиц ее роста нет более искусных строителей, чем она.
Осторожна иволга у гнезда, и врагов встречает в стороне от него: уж очень заметна сверху яркая белизна крупных с редким черным крапом яиц. И птенцы сидят в гнезде тихо-тихо. Но когда покидают его, то, пользуясь совершенством своей маскировки, становятся, наоборот, очень крикливыми, чуть ли не ежеминутно издавая громкое троекратное «хихиканье».
Это не просящее, а прямо-таки требовательное «хихиканье» — звук уже июльский. Так слетки дают знать родителям, где сидит каждый. Громкие голоса птенцов слышны далеко, как маячные сигналы. Им выгоднее и безопаснее сидеть на месте и напоминать о себе, чем следовать за родителями, когда те ищут корм. И еще у неподвижного иволжонка меньше вероятности быть обнаруженным пернатым хищником.
В наряде молодой иволги нет яркости взрослой птицы, и заметить ее почти невозможно еще и потому, что в кронах деревьев уже есть поблекшие и пожелтевшие от июльской жары листья, рядом с которыми затаившийся короткохвостый слеток сам словно лист, повисший на веточке. Как будто весь на виду и вместе с тем неразличимый с двух шагов. Сидит, словно дремлет, но чем сильнее хочется есть, тем чаще выкрикивает он свое «хи-хи-хи». При близкой опасности тревожный приказ матери заставляет птенца замолчать, как бы ни был он голоден.
К концу июля, начиная охотиться самостоятельно, молодые иволги не становятся молчаливее. День- деньской под надзором родителей они упражняются во взрослом «разговоре»: щебечут, мяукают, свистят и почти не «хихикают». Только свист и мяуканье у них еще не настоящие: не хватает ни голоса, ни умения. Поэтому вместо красивого «фиу-льиу-лиуль» получается что-то вроде торопливого «финь-ти-тир-льиу».
Будучи птицей-невидимкой, иволга разыскивает в кронах дубов, берез, тополей зеленых и зеленоватых гусениц-невидимок, гладких гусениц-бражников, пядениц, хохлаток, листоверток, совок, личинок пилильщиков, набитых пережеванной листвой деревьев. Идут в пищу и мохнатые гусеницы шелкопрядов, но это во вторую очередь. На таком сочном корме ни взрослые, ни птенцы в гнезде не испытывают жажды. И семья иволг может в самое засушливое лето от прилета до отлета прожить в безводном лесу, где ни родничка, ни луж не бывает даже после проливных дождей. Несколько капель утренней росы, несколько дождевых капель с листьев достаточно, чтобы не лить весь день. А с середины лета начинается лесная ягода: бузина, черемуха, земляника, малина, жимолость, ландыш, которые иволгам нравятся не меньше, чем дроздам.
Улетают иволги на африканские зимовки семьями в августе, пробыв на родине всего три месяца. Скликая по утрам друг друга, собираются вместе. Птичьих голосов в это время мало, а песен совсем нет, и кажется, что во всем лесу только иволги да провожающие их теньковки и веснички. Месяца за полтора до прихода золотой осени улетают они, но если бы и остались на лесной карнавал, то все равно не нашлось бы ни в одной кленовой роще листочка, чтобы мог поспорить яркостью с оперением птицы-флейты.
а старой, но еще не заросшей дорожной колее, на дне неглубокой ямы от выворотня, на костровой плешине, где весной дожигали порубочный хворост, к окончанию вечернего концерта дроздов, когда покинут дневное убежище летучие мыши, вдруг беззвучно шевельнется у ног песок, появятся странные глаза, похожая на лягушачью голова и косолапые передние ножки. Наполовину оставаясь в земле, как изваяние, предстанет перед вами странное животное: не заметно его дыхания, металлом поблескивают немигающие глаза без зрачков, будто попало это завороженное существо в лесной мир заново, смотрит на него незрячими глазами и никак не может ничего вспомнить. Но вот в глазах появляются черные щели зрачков, делаясь все шире, они раздвигают блестящую радужку, превращая ее в узенький, яркий ободок. Глаза изваяния становятся глазами живого существа — чесночницы, которая вылезает из земли, оставляя за собой неглубокую, овальную норку с узким валиком песка.
Если не удалось подкараулить вечерний выход чесночницы, можно не спеша пройти несколько шагов
