Но никто не шел. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Тогда случилось последнее. Он вынул, собрал тяжелые стопки пьес и романов и начал сжигать их.
В это время кто-то стал тихо царапаться в окно. Кирпичные ступени вели из подвала на двор. Спотыкаясь, он подбежал к двери и тихо спросил:
— Кто там?
И голос ее ответил ему:
— Это я.
Она пришла к нему вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая… Она освободилась в передней от пальто и быстро вошла в комнату. Тихо вскрикнув, она стала голыми руками выбрасывать из печки на пол обгоревшие рукописи. Потом увидела приготовленный револьвер.
— Ты… ты задумал… — Она схватила оружие. — Я выброшу его в пруд! Не смей! Не смей никогда! Я не останусь без тебя. Я…
О, слезы любимой на прильнувшей щеке, соленые и теплые… Жить.
Сталин позвонил через 18 дней после того, как ему передали письмо Булгакова. Ровно на следующий день после похорон Маяковского. Словно почувствовал, что совсем некстати сейчас и второго писателя хоронить.
Люба с перевернутым лицом позвала мужа к телефону, шепнув:
— Из ЦК звонят!
— Михаил Афанасьевич Булгаков?
— Да, да!
— Сейчас с вами товарищ Сталин будет говорить.
— Что? Сталин? Сталин? — Не верил своим ушам Булгаков.
И тут же услышал голос с явно грузинским акцентом:
— Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков.
— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!
— Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами. Вы будете по нему благополучный ответ иметь… Правда, вы проситесь за границу. Что, мы вам очень надоели?
Не ожидая вопроса, Михаил на секунду растерялся и ответил вполне достойно:
— Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может.
— Вы правы. Я тоже так думаю. А вы где хотите работать, в Художественном театре?
— Да, я хотел бы. Но я говорил об этом, и мне отказали.
— А вы подайте заявление туда. Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами.
— Да, да! И мне очень нужно с вами поговорить.
— Да, нужно найти время и встретится обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего.
…Свершилось! Он сказал: «Поговорить надо»! Поговорить! Конечно же — вот выход: откровенно рассказать Сталину все! Тогда он поймет, защитит и никто не посмеет швырять в Булгакова камни!
Едва переборов ошеломление от разговора и наскоро пересказав его Любе, Михаил позвонил Елене Сергеевне. Трубку взял Шиловский.
— Это Булгаков… Простите, Евгений Александрович, мне срочно надо поговорить с Еленой Сергеевной!
И, едва она подошла к телефону, выпалил:
— Мне Сталин звонил!
Выглядел он странно, был похож на тяжелобольного, получившего известие о скором избавлении от мук. Но разговора не получилось. Видимо, Елена заплакала, потому что он ничего больше не сказал и тихо опустил трубку на рычаги.
— Поспешил со своей генеральшей радостью поделиться? — вспыхнула Люба. — Думаешь, я слепая? Я же все вижу. И как ты мучишься, вижу. И что понапрасну надеешься. Не оставит она ради тебя свою сладкую жизнь. Зря рассчитываешь.
— А это мы еще посмотрим. — Он ушел в свой кабинет, туго закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Слышал, как ушла Люба, с обидой топая каблучками.
Потом то ли спал, то ли бредил, но вдруг услышал голоса совсем рядом: мужской грозный и ЕЕ — молящий.
Он вбежал в гостиную и одним взглядом охватил странную картину: Евгений Александрович Шиловский в полном генеральском мундире стоял в центре комнаты, а на его руке повисла Елена — растрепанная и заплаканная:
— Миша… Дверь была открыта… Извини! — Она быстро посмотрела ему в глаза, и он сразу понял все и оцепенел.
Они общались семьями: дружеские визиты в семью Шиловских были не редкостью, но, как правило, с Любой, исполнявшей роль подружки Елены, и с полным соблюдением конспирации. Спектакль как бы смахивал на водевиль, и можно было выехать на юморе, превращающем ложь в общую игру. И вот теперь стало ясно: ложь явилась ничем не прикрытая и оказалась разрушительной. В единую секунду Михаил понял то, что обдумывал с разных сторон множество раз, поворачивал то так, то этак, но не мог до конца уяснить. Сейчас определилось бесповоротно: счастливый брак Шиловских обречен. И погубил семью он.
— Собственно… собственно, — пробормотал он, — Люба скоро вернется. Я к вашим услугам. Присаживайтесь.
— Уверен, вам есть что сказать мне, товарищ Булгаков… — сквозь зубы проговорил Шиловский, продолжая стоять.
— Есть! Есть… — По бледному лицу Михаила прошла судорога. — Дело не в звонке Сталина. Важнее другое… Евгений Александрович, я должен поговорить с вами… Давно должен…
Шиловский налился кровью — сегодня, после звонка Булгакова и рыданий Елены, ситуация обрисовалась с предельной ясностью: его жену и Булгакова связывают близкие отношения. Лена ни в чем не призналась — лишь молчала и плакала. А значит, этот бойкий фигляр соблазнил ее! Выбора у Шиловского не было. Он открыл портупею и привычной рукой достал именной пистолет. Затем набрал полную грудь воздуха, подождал, пока утихнет бешено запрыгавшее в груди сердце. Проговорил почти спокойно:
— Благодарю, что наконец-то решились разорвать эту мучительную ложь. Лена, я не виню тебя. Если женщина не верна мужу, то это плохой муж. Но у меня достаточно сил, чтобы защитить свою честь. — Он навел пистолет на соперника:
— Господин Булгаков, защищайтесь.
— Но… — Михаил похлопал себя по карманам. — Я, к сожалению, безоружен.
— Женя, пожалуйста, возьми себя в руки! — взмолилась Елена Сергеевна.
— Тогда я убью его, как бешеную собаку! — Обманутый муж схватил со стола нож.
Елена бросилась наперерез:
— Женя, прости меня! — Она зарыдала. — Я уважаю и люблю тебя… Но я… я полюбила другого… И это никак нельзя изменить.
Шиловский растерялся — да, он подозревал, что Елена увлечена, но не до такой же степени… «Полюбила другого…» Это же развод? Развал семьи, крушение всей жизни? Она что, с ума сошла? Пристрелить соблазнителя — дело чести. А потерять любимую жену… Позор, позор… Да не может этого быть!
— Господин Булгаков, Елена Сергеевна, видимо, не в себе. Я хочу услышать от вас, что происходит? — спокойно и ровно проговорил Евгений.
Булгаков опустил глаза. Елена, поникнув, молчала. Любовники были явно подавлены своей виной и случившимся разоблачением.
Шиловский принял мгновенное решение — он был хороший стратег, умеющий правильно использовать ситуацию. Противник в смятении, растерян, а значит, надо немедленно идти в наступление и
