Константин Бояндин
Пламя заката
(Nous 0)
1
Павел всегда просыпался ровно за пять минут до будильника. Самым неприятным было заставить себя вылезти из-под одеяла и выключить мерзкое устройство, прежде чем оно заверещит. Прежде, чем Маша потребует из соседней комнаты «выключить эту гадость».
На этот раз удалось заставить себя вылезти из-под одеяла за минуту до срока. Павел неловко нажал на кнопку и будильник — старинная, советских ещё времён прямоугольная электронная игрушка, упал. Удар был негромким, но будильник выключился.
И уже не включался. Павел беззвучно выругался — ставить будильник было единственным способом проснуться в нужное время. Рефлекс? И вот теперь…
Он посмотрел на наручные часы. Мама дорогая! Мусорная машина будет через три минуты. Вчера проспал её — если и сегодня не успеть, Маша будет ворчать до вечера. Павел торопливо оделся, прислушиваясь к звукам за окном. Успел. Бесшумно, как привидение, скользнул на кухню, подхватил приготовленный пакет, и уже через минуту спускался по лестнице. Будильник тоже покоился в пакете. Мастер сказал: уроните ещё раз — всё, можете дальше помойки не нести. Уже не починить. Прощай, друг, подумал Павел невесело, буду учиться просыпаться сам.
Странно, но во дворе никого не было. И машина приезжать не торопилась. Ну денёк начинается, одно слово — пятница! В пятницу всегда всё и везде наперекосяк. Вот, началось уже.
— Не будет её, — сообщила, грузно проковыляв мимо, соседка из дальнего подъезда. — К шестому дому несите.
К шестому дому. Павел вновь выругался. Уже не беззвучно. Старушкам, живущим на первых этажах соседнего, шестого, дома не лень караулить свою драгоценную помойку и устраивать жуткий скандал, когда кто-то «чужой» оставляет там мусор. Скандалят долго и громко, а замеченный пакет могут вполне принести обратно и вытряхнуть под дверью. Такое бывало.
Если выкинет эта бабушка-колобок — ей сойдёт с рук. А вот Павлу…
Дожили, подумал Павел в который раз. Люди готовы удавить за то, что кто-то чужой оставляет мусор в их мусорном баке.
В этот раз повезло: обе старушки, обыкновенно стоявшие «на часах», были увлечены разговором. Павел осторожно и бесшумно избавился от поклажи и подумал, уже повернувшись лицом к своему дому, так ли хочется сразу назад? Зайти в магазин, что ли, купить там кефира… Виктория в последнее время обожает кефир. И любит поддразнивать маму, когда та ворчит, что кефир по утрам пьют только алкоголики. «Вот мы с папой после вчерашнего и пьём…»
Утро уже, а темно как! Тучи ползут над головой, цепляясь косматым брюхом за вышки и деревья, а из прорех падает неприятная, мелкая водяная крупа. Днём это выглядело бы великолепно и даже величественно: огонь под ногами, оранжевая чешуя огромного дракона, золотые скорлупки, горящий ковёр… Как только ни называют листву.
Ветер выскочил из-за поворота и швырнул Павлу в лицо пригоршню водяных капель, присыпал волосы сухими листьями. Павел не сразу прочихался, столько воды попало в горло. И — на какой-то миг подумал, что заблудился. Кругом темень, он на тропинке, кусты со всех сторон. Конечно, тут всё понятно, вон там — его дом. Нет, не пойду сейчас в магазин, подумал Павел. Вика попросит — пойду. Она попросит, конечно. А сейчас просто постою.
Очень не хотелось возвращаться домой. Вскоре начнётся день, а в пятницу самые неприятные, самые тупые заказы. Тупые своей обыденностью.
Павел — столяр от бога. Так сказал когда-то учитель «по труду». Но вот не удалось пока заниматься тем, чем хочется. А приходится ставить двери, да делать столы с табуретками, по пятницам, во всяком случае.
На короткое, неприятное мгновение Павлу захотелось, чтобы всё вокруг исчезло, всё, раз и навсегда. И снова помутилось перед глазами. Домой. Прийти домой, включить лампу, сесть и сделать вид, что работает. Рисовать то, что так и останется только мечтой на бумаге. Вроде бы и лет человеку всего тридцать два, а уже кажется, что вся жизнь прошла.
…Павел шёл, погружённый в мысли, и не сразу обратил внимание на старуху у подъезда. Что она делает в такую рань? Уже сидит на лавочке, а до рассвета ещё ой как далеко. Дремлет? Сидит, согнувшись, опираясь о палочку.
— Здравствуй, здравствуй, — неожиданно пробасила она, подняв голову. — В магазине
— «Моя»? — Павел повторил ошарашенно. Старуха говорила так, словно давно и хорошо его знает. Но откуда?! И лицо её знакомо — смутно, но знакомо. Что за чушь! Не живёт такая в этом доме, уж за пять лет со всеми повидался-познакомился!
— Твоя, твоя, — старуха погрозила пальцем. — Афанасьевна всё видит! А колечко, — она перешла на заговорщический шёпот, — мог бы и снять, снять.
Павел машинально перевёл взгляд на правую руку — на обручальное кольцо. И злость накатила… о чём болтает старуха?!
— Спасибо за совет, — саркастически отозвался он, поправил капюшон — зябко. Подошёл к двери. Что за новость? Куда делся домофон, кнопки, почему подъезд открыт всем подряд?!
— Из дома, что ли, выгнали? — осведомилась Афанасьевна вслед. — Заходи, заходи, чего мёрзнуть на улице. В подъезде-то теплее.
В подъезде оказалось и впрямь тепло и — чисто, как ни странно. Запахи, куда без них — застоялый табачный дым, кошки и собаки — пахнет, убирай не убирай. Но чисто! И без домофона!
— Я сплю? — поинтересовался Павел, ещё раз осмотрев своё облачение. Домашние брюки и домашняя же майка, лёгкая осенняя «огородная» куртка — в ней обычно выезжает к тёще в огород, когда никак не отвертеться. Кроссовки — единственная не поношенная, не затрапезная деталь одежды.
М-да, сходил выкинуть мусор.
Павел обнаружил, что стоит у двери — своей двери. Своей, да не своей. Номер тот же, и подъезд тот же, и соседская дверь, ближайшая, та же. А вот сама дверь другая. И замок другой.
Можно и не пробовать вставлять ключ. Не подойдёт. И мобильника не взял, умник. Думал, что выйдет минуты на три. Павел осторожно толкнул дверь, физически ощущая, как соседка напротив буравит ему спину взглядом через глазок. Да и пёс с ней, пусть смотрит.
Шаги внизу. Дверь впустила обрывок реплики громогласной Афанасьевны. Интересно, кому она успеет доложить о его, Павла, визите к «своей»?
Павел принялся спускаться по лестнице, сам не очень понимая, куда сейчас пойдёт и зачем. Но…
— Паша?! — радость, нет — восторг в её голосе. У Павла перехватило дыхание. Не может быть… этого не может быть, потому что не может быть никогда!
«Тебя не существует», чуть не сказал он. Но это длилось недолго — и Павел, который минут двадцать назад вышел, чтобы вынести мусор, тут же сдался и исчез. А другой Павел, едва не спятивший когда-то от грёз, принял командование.
Павел ощутил восторг. Она здесь… значит, всё это не видения, не бред и не выдумки! Она здесь!
— Лена?! — имя пришло не сразу. Низенькая, худенькая, черноволосая… стоп, почему