бы. Это связано с большой точностью, историзмом, присущими эстетическому мышлению китайцев, а также с тем, что названные романы в той или иной степени принадлежат просветительному этапу развития литературы, отмеченному тягой к документальности. Особенно характерно для романа Цзэн Пу, фактической основе которого посвящены специальные статьи и даже книги.
Кроме романов на китайском языке имеются по крайней мере четыре пьесы, отражающие важные моменты в жизни последних маньчжурских правителей: «Неофициальная история цинского двора» Ян Цуньбиня, «Судьба цинского двора» Яо Синьнуна, «Евнух Ань Дэхай бесчинствует на императорском корабле» Чжоу Тяньбэя и «Император Гуансюй и наложница Чжэнь» У Тайсюя и Чжоу Тяньбэя.
Первая из этих пьес, носящих ярко обличительный характер, была задумана в нескольких частях, но мне удалось познакомиться лишь с первой, хотя и весьма обширной частью, посвященной периоду японо- китайской войны 1894–1895 годов. Рисуя крайнюю пассивность Цыси в борьбе с японцами, автор явно намекает на двурушническую политику гоминьдана во время новой японо-китайской войны (1937–1945): не случайно пьеса вышла в 1943 году под редакцией известного писателя Мао Дуня, который сам тогда создал немало произведений, направленных против японских захватчиков и их китайских пособников.
Еще более примечательна история пьесы «Судьба цинского двора», впервые поставленной в 1941 году и опять-таки намекавшей на современную тиранию. Автор этой пьесы Яо Синьнун был последователем крупного драматурга и театроведа начала XX века У Мэя. В 1937 году он возглавлял гастроли «столичной оперы» в СССР и Англии, затем три года провел в США, где изучал западную драматургию. После китайской революции 1949 года он переехал в Сянган (Гонконг), но не утратил ни интереса к национальной старине, ни антидеспотической настроенности, о чем свидетельствуют его пьесы «Си Ши» (1956) и «Цинь Шихуан» (1961).
Еще в 1948 году Яо Синьнун написал по своей драме «Судьба цинского двора» киносценарий, на основе которого был снят фильм «Тайная история цинского двора», вскоре запрещенный маоистами, как и сама пьеса. Однако некоторые труппы продолжали играть ее под видом старой и анонимной. В 1954 году она была переделана в музыкальную драму «Император Гуансюй и наложница Чжэнь», но вместо одиозного имени Яо Синь-нуна на ней появились имена перелагателей — У Тай-сюя и Чжоу Тяньбэя. В 1957 году, перед самым концом движения «пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы», эту драму даже включили в список образцовых, а в 1958 году снова запретили. И все же в следующем году она каким-то чудом оказалась опубликованной в «Собрании традиционных пьес».
Музыкальные версии драмы Яо Синьнуна, как сообщает ее английский переводчик, продолжали ставиться «под самым носом у Мао» вплоть до 1962 года. Но в 1963 году они были запрещены окончательно, а весной 1967 года, уже во время «культурной революции», в китайской печати начались очередные, еще более резкие нападки на фильм «Тайная история цинского двора».
Дело тут было в том, что в письме к ЦК КПК от 16 октября 1954 года Мао Цзэдун объявил фильм Яо Синьнуна предательским. Однако широкой публике это обвинение стало известно лишь 3 января 1967 года из статьи Яо Вэньюаня, зятя Мао, где поносился бывший заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК Чжоу Ян, пропустивший «Тайную историю цинского двора» на экраны в начале 50-х годов. 30 мая 1967 года в партийном журнале «Хунци» появилась специальная статья о «Тайной истории», которую, оказывается, ценил Лю Шаоци — главный противник Мао Цзэдуна. Так начался целый «крестовый поход» против старого фильма.
Между тем пьеса была острее и художественно сильнее, чем фильм: например, Яо Синьнун заканчивал ее сценой, где Цыси губит Чжэнь — любимую наложницу Гуансюя и император уходит одинокий, а кинорежиссер Чжу Шилинь «дополнил» эту сцену нравоучительной императорского наставника, призвавшего Гуансюя быть ближе к народу. Казалось бы, нормативная китайская критика должна была обрадоваться добавке, но она усмотрела в ней издевательство над Мао. Кроме того, кинорежиссер и постановщик фильма добавили в сценарий повстанцев-ихэтуаней, которые в пьесе только упоминались, и это «позволило» критикам обвинить этот фильм в искаженной обрисовке народного восстания.
Говорить об образах Цыси, главного евнуха Ли Ляньина и других носителей деспотизма маоистские критики избегают, но зато нападают на жертвы тирании — Чжэнь, неожиданно оказавшуюся «агентом империализма», и Гуансюя, в образе которого усмотрены сочувственные намеки на сына Чан Кайши или на Лю Шаоци, что никак не вяжется даже с датами появления работ Яо Синьнуна.
Я так подробно остановился на судьбе этих произведений потому, что в них наиболее ясно выразилась естественность аналогий между маньчжурской монархией и маоистским режимом. Не случайно после создания пьесы и фильма Мао Цзэдуна прямо сравнивали с Цыси. Еще чаще сопоставляли с ней Цзян Цин — супругу Мао, однако главное здесь не в конкретных лицах, а в сходной атмосфере обеих эпох. Эта атмосфера отражается во всех упомянутых драмах, например в пьесе Чжоу Тяньбэя, где показано, как Цыси, грозя обезглавить Великую княжну, выведывает у нее, кто велел казнить главного евнуха Ань Дэхая, любимчика вдовствующей императрицы. Здесь отлично переданы свирепость и ловкость Цыси, страх княжны, ее неумение скрыть правду перед проницательной государыней — словом, воссозданы разные человеческие эмоции, помогающие художественной литературе воздействовать на читателя сильнее, чем исторические сочинения, в которых ценится беспристрастность. Но есть в этих пьесах совершенно специфические находки. Скажем, из многих источников известно, что Цыси почти никогда не говорила с сановниками непосредственно, а только через рядом стоящего главного евнуха, как будто через переводчика. Это очень замедляло и «возвышало» ее речь, однако воплощена такая своеобразная манера лишь в пьесах: ни в документах, ни даже в романах слова Цыси дважды не повторяются.
В качестве примера приведу отрывок из небольшой пьесы 1915 года «Фальшивый князь крови», где воспроизведена аудиенция у императрицы в период восстания ихэтуаней:
«И м п е р а т р и ц а. Хуа Чжуан, устал ли ты во время своего заграничного путешествия?
Г л а в н ы й е в н у х. Старая будда спрашивает тебя, устал ли ты во время путешествия?
Х у а Ч ж у а н. Нет, не устал.
Г л а в н ы й е в н у х (вставая перед Цыси на колени). Хуа Чжуан благодарит Старую будду за милость и говорит, что он не устал.
И м п е р а т р и ц а. Сейчас Пекин захвачен иностранными войсками, и один из главарей иноземцев, возмущенный гибелью своего подчиненного, поклялся отомстить. Каков наглец! Я слышала, что этот главарь важная персона среди всяких голландцев и прочих морских дьяволов.
Х у а Ч ж у а н. Вы, вероятно, имеете в виду германского императора?
Г л а в н ы й е в н у х (испуганно и тихо обращается к Хуа Чжуану). Ты не должен перед Старой буддой называть его императором! На небе не бывает двух солнц, а у народа не может быть двух монархов! Лучше назвать этого главаря губернатором германской провинции.
Х у а Ч ж у а н. Покорнейше благодарю вас за уточнение. Разумеется, вы правы.
Г л а в н ы й е в н у х (докладывает Цыси). Это всего лишь губернатор захолустной провинции под названием Германия.
И м п е р а т р и ц а. Я вижу, этот губернатор не знает церемоний, раз пошел против нашей небесной династии, да еще из-за какого-то жалкого подданного! Его надо умиротворить, послав к нему одного из князей крови.
Г л а в н ы й е в н у х (повторяет и добавляет). Понял, что говорит Старая будда? За границей много всякой чертовщины, так что нашему князю там будет очень нелегко. Ты знаешь, что иноземцы владеют дьявольским искусством, называемым фотографией? Стоит им тебя сфотографировать, и твоя душа отлетает тебе уже не принадлежит.
Х у а Ч ж у а н. Как же в таком случае исполнить волю Старой будды?
И м п е р а т р и ц а. Хотя этот губернатор и не знает законовнебесной династии, его не стоит особенно винить — ведь он всего лишь варвар. Если бы я как следует покарала его, он был бы чересчур опозорен. Я слышала, что на Знаменной улице живет цирюльник, очень похожий на одного из наших князей. Достаточно послать этого цирюльника».
Любопытно, что художественные произведения о маньчжурской императрице создавались и на Западе. Например, в 1943 году вышла пьеса англичанина М. Коллиса (он явно владел китайским языком; среди его сочинений есть и научные книги, и романы, и путевые заметки) «Милостивая и благодетельная».
