— Ну как, всё улеглось в Индейской Деревне? — осведомился он.
— Если бы! — прорычала она. — Когда этого кретина арестовали, там остался голодный попугай, и эта проклятая птица вопила нон-стоп тридцать шесть часов! И дело не только в шуме — он так грязно ругался! Сегодня утром в три тридцать я позвонила шерифу домой, вытащила его из постели и сказала: «Или через десять минут вы заберетё эту птицу, которая не даёт никому здесь покоя, или я лично позабочусь, чтобы вас никогда больше не переизбрали! Отдайте его в приют, в реабилитационный центр для попугаев, сделайте же что-нибудь! Но только уберите его отсюда, да захватите с собой арахис, а то он сжует вам руку до локтя!..» Через пять минут примчался помощник шерифа, и с тех пор я даже не слышу скрипа половиц.
Оттуда Квиллер отправился в Мусвилл, придумав повод для того, чтобы нанести визит в бутик Элизабет. Владелица порхала по магазину в одеянии из газа и в приподнятом настроении.
— Разве это не чудесно! — восклицала она. — «Барбекю» закрыли, и Дерек теперь снова посещает все занятия в колледже! Мне в самом деле жаль Девочку с Бабочками, правда. Дерек сказал, что она была достойной особой, не имевшей никакого отношения к «Барбекю». Я бы занялась продажей её картин, но они слишком дорогие для туристов и слишком серьёзные для яхтсменов… Чем я могу вам помочь, мистер Квилл?
— Я бы хотел купить подарок для Полли. Нам нужно кое-что отпраздновать.
— Как чудесно! А почему бы не брючный костюм? — предложила Элизабет. — Она их любит, а у меня есть красивый, ручной вязки, шафранового цвета. Очень простой! И очень элегантный!
— Я беру его, — сказал Квиллер.
На обратном пути в Пикакс Квиллер остановился возле двора с надгробиями, чтобы повидаться с Торнтоном Хаггисом. Белоснежная копна волос сияла, очки в золотой оправе дружелюбно сверкали, но у Торнтона был скорбный вид.
— Печальный день для искусства, — сказал он. — И как это её угораздило ввязаться в такое?
— Слишком поздно задавать вопросы, — ответил Квиллер. — Её нет, и её репейниц — тоже.
— Почему же вы меня не позвали? Я хотел посмотреть, как они взлетят.
— Честно говоря, как-то не до того было.
— Рэмсботтом наконец-то расплачивается, если это вас утешит. Мои сыновья беседовали с инженером-дорожником. Похоже, двенадцать акров, которые собирались асфальтировать, накрылись. Сто акров, купленные им у Мод Коггин, пойдут с молотка: я полагаю, нужно покрыть судебные издержки.
— А вы что-нибудь слышали о расширении кладбища? — поинтересовался Квиллер. — Ведь речь шла о части этих ста акров.
— Я думаю, на самом деле сделка ещё не состоялась. Должно быть, новость распространили преждевременно, и сделано это было намеренно… У вас есть время для ланча?
— Благодарю вас, не сегодня. У меня есть другая договоренность.
Эта договоренность была с библиотекой, где ему предстояло вытащить записочки с именами для кошек, занявшие первое место на конкурсе.
В библиотеке человек сто, если не больше, дожидались решения этого вопроса. Квиллер занял своё место за столиком библиографа, на котором стояли две коробки с записочками и возлежал в небрежной позе кот.
— Традиция требует, — объявил Квиллер, — чтобы мы вытащили три имени, и третье будет победителем. Все согласны?
— Да! — закричали собравшиеся. Никогда ещё такие шумные возгласы не сотрясали стены храма информации.
Квиллер перемешал содержимое коробки и вытащил первый клочок бумаги: Берта. Из толпы донёсся разочарованный возглас.
Следующей была записочка с именем Минни К., и зазвучало уже несколько голосов, полных сожаления. Минни К. была заметной фигурой в истории Мускаунти, но это длинная история; литера «К» обозначала фамилию Клингеншоен.
Квиллер энергично встряхнул коробку, прежде чем достать победившее имя.
— И с сей минуты кошка будет носить имя… Кэти!
Послышалось восторженное восклицание, за которым последовали аплодисменты всех присутствующих.
— Где она? Кэти, иди сюда и раскланяйся. Кто-то нашёл её и поднял вверх, чтобы все видели. Она была мягкая и пушистая, чем сильно отличалась от гладких сиамцев, которых Квиллер расчёсывал каждый день. Его сошлют в собачью будку, когда он вернётся домой: Юм-Юм не простит ему, что он якшался с другой кошкой.
Публика терпеливо ждала, когда займутся второй коробкой. Чтобы продлить ожидание и усилить волнение, Квиллер продекламировал лимерик, который сочинил в честь сегодняшнего события:
Лимерик был принят с восторженными возгласами и хохотом — таким образом степенному старому зданию снова нанесли оскорбление. Квиллер продолжал:
— О'кей, друзья, вы готовы к тому, чтобы дать имя этому красивому джентльмену?
— Да!
На первом билетике значилось… Мус. На втором… Диккенс.
— И победило имя, — Квиллер взглянул на клочок бумаги, — победило имя Макинтош! — Это было его собственное второе имя.
Молодая женщина начала визжать и подпрыгивать.
— Это мой билетик! — закричала она.
— Хороший выбор!
— Я думаю, мы можем называть его Мак, — предложила победительница.
— Итак, — заключил Квиллер, — давайте поприветствуем официальные талисманы библиотеки, Мака и Кэти, которые приложат все усилия, дабы здесь было радостно и уютно пролистывать книги и брать их на дом!
В последующие дни в Мускаунти было о чём поговорить и кроме Мака и Кэти, или орфографических чемпионов, или даже трагедии на Кровавом ручье. В кафе и на каждом углу все говорили исключительно о «комми». Все, кто за него голосовал, расхваливали его барбекю, не желали верить в его вину и твердили, что кто-то специально распускает нелестные слухи. Все они знали, что на самом деле случилось, когда разразился скандал с Кэмпбеллом. Все знали о Банни. Они говорили, что его жена — святая и будет стоять за него горой, несмотря ни на что. Размышляли о том, будет ли продан дом в Хаммоке… Некоторые верили, что Рэмсботтом как-нибудь выкрутится и отмажется от обвинений.
Квиллер и его поверенный срочно организовали покупку земли Коггин Фондом К., который должен был сохранить её для использования в сельскохозяйственных целях. Поиски наследников Коггин, проведенныё, как того требовал закон, пока что не обнаружили претендентов на содержимое кофейной банки.
Был и ещё любопытный побочный политический эффект: внезапно провалились законопроекты о сорняках и улучшении дорог в Вест-Мидл-Хаммок. Поскольку тот, кто их внёс, ожидал суда и обвинялся в уголовном преступлении, они не нашли отклика ни у «газонной» клики, ни у натуралистов в этом
