отправиться на поиски новых приключений.
Колонна автомобилей, участвующих в Горном автопробеге, выстроилась гуськом вокруг скверика на площади, что был разбит перед зданием суда: полицейский автомобиль шерифа, три лимузина, принадлежавшие высокопоставленным лицам, взятый напрокат аэропортовский фургон для телевизионщиков из Гдетотам, ещё три машины с фотожурналистами из «Последних новостей» и фургон флориста. Предполагалось, что Квиллер, Хикси Райс и Дуайт Сомерс сядут за руль лимузинов, одолженных у местного похоронного агентства, а их VIP-пассажирами станут трое специально уполномоченных представителей округа, президент Исторического общества, местный историк и его супруга, пятеро прямых потомков горнозаводчиков — основателей шахт, и собака изрядных размеров.
Пятью прямыми потомками горнозаводчиков оказались: богатая вдовушка Мэгги Спренкл; престарелый Джесс Поуви, который называл себя фермером-джентльменом, хотя Мэгги утверждала, что никакой он не джентльмен; Аманда Гудвинтер, бизнес-леди и по совместительству член городского совета; Лесли Бейтс Хардинг, мальчуган лет шести, и Берджесс Кэмпбелл, преподаватель колледжа, читающий лекции по истории Америки. Будучи слепым от рождения, он всегда имел при себе собаку-поводыря, и эта парочка была хорошо известна в Пикаксе: Берджесса уважали за чувство юмора, а его пса Александра — за воспитанность. По особо торжественным случаям, таким как этот, гордый скотт выряжался в национальный костюм шотландского горца: килт, через плечо — сумка мехом наружу, украшенная кисточками, клетчатый плед и живописная шапка-гленгарри.
— Берджесс, ты великолепен! — сделал ему комплимент Квиллер.
— Ты тоже, — насмешливо отозвался он.
Потом началась неразбериха: все загалдели, выясняя, кто с кем поедет. Мэгги категорически отказалась сесть в один лимузин с Джессом Поуви. Перекрывая шум и гам, Аманда крикнула:
— А мне всё равно! Я могу хоть на крыше ехать! Только давайте уже сдвинемся с места! Цирк да и только!
Наконец было решено, что с Квиллером в качестве пассажиров поедут Мэгги, Лесли и девяностовосьмилетний историк Гомер Тиббит со своей женой.
Мамаша Лесли поправила сыну галстучек и причесала непослушные вихры, приговаривая:
— Тебя там сфотографируют и снимочки напечатают в газете. Твоя бабушка будет так гордиться тобой! Я приду встретить тебя, когда всё закончится. Ты поедешь вот с этим добрым дяденькой с большими усами, он за тобой присмотрит.
Квиллер неодобрительно покосился на юного путешественника, чувствующего себя крайне неловко в тесном костюмчике и белой рубашке с галстуком-бабочкой.
Фыркнув в усы, он обратился к Мэгги:
— Меня никто не предупреждал, что придётся работать нянькой!
Мэгги и парнишка заняли места позади водителя, оставив более просторное заднее сиденье для Тиббитов — Гомера и его обходительной супруги Роды. Она заботливо притащила с собой подушки, чтобы смастерить уютное гнёздышко для костлявого тела своего мужа. Лесли, который никогда в жизни не видел таких глубоких стариков, забрался с ногами на своё сиденье и отъехал назад, с ужасом разглядывая капризное, изборождённое морщинами лицо соседа.
Спустя некоторое время он выставил вперёд указательный пальчик и, ткнув им в пожилого джентльмена, нажал на воображаемый курок:
— Пиф-паф!
Мэгги одернула его:
— Сейчас же повернись и сядь на место, Лесли. И пристегни ремень. Мы сейчас поедем.
По сигналу вся мотоколонна разом двинулась и, оставив позади здание суда, выехала на Главную улицу, где по краю тротуара уже выстроились ликующие зеваки. Для Мускаунти это было важным событием. В течение последующих четырёх часов процессия колесила по всем окрестностям — то по плохим грунтовым дорогам, то по более сносным, — объезжая десять горнодобывающих предприятий.
Первым пунктом назначения была шахта «Большая Б.», ею когда-то владела и управляла прабабушка Мэгги. Когда колонна остановилась, дверцы автомобилей разом открылись, и оттуда вывалились пассажиры, которые сразу же сгрудились вокруг бронзовой таблички. Как и на других участках, здесь вместо горнодобывающего предприятия лежала голая земля, огороженная забором с предупреждающими надписями. Единственной реликвией, сохранившейся с давних времён, была похилившаяся деревянная башня футов сорок высотой. В этом одиноко торчащем сооружении, погрузившемся в мёртвую тишину, было что-то таинственное, пугающее, зловещее.
Мэгги и главный уполномоченный встали у мемориальной доски, приняв подобающую торжественному моменту позу; из фургона флориста выбежала молодая женщина с огромным венком, перевитым пурпурной лентой, — чтобы повесить его на столбик с медной табличкой. Засуетились фотографы: искали нужный ракурс, чтобы в кадр вошли и табличка, и башня на заднем плане.
Затем главный уполномоченный произнёс речь о славном прошлом Мускаунти, центре горнодобывающей промышленности; о тысячах шахтеров, что жили и работали здесь и здесь же нашли свою смерть; о трудностях, встреченных ими на своём нелёгком пути: горные обвалы, взрывы, забастовки; о жалких трущобах, в которых они обитали; о школе для детишек горняков, где ученики всех возрастов ютились в одном помещении; о церквушке и о складах компании. А теперь здесь не осталось ничего, кроме башни! Он говорил слишком долго, и участники торжеств были счастливы снова вернуться к машинам.
Квиллер подумал: «Одну проехали — осталось только девять!»
На следующей шахте, имеющей отношение к семейству Хардингов, опять были бесконечные фотосъемки, ещё один венок и ещё одна речь, которую толкнул уже другой политический деятель. Он сказал следующее:
— Америка славится своими национальным достоянием. В одном месте — Ниагарский водопад, в другом — Великий Каньон, в третьем — статуя Свободы. А у нас есть десять старинных шахт!
Один из фотографов велел прямому наследнику национального достояния вынуть палец изо рта и «сделать улыбочку», но Лесли назло ему сложил пальцы пистолетиком и, направив «оружие» на фоторёпортера, выпалил:
— Пиф-паф!
Вторая часть дня описана самим Квиллером в его репортерском блокноте:
