очень и очень признательна за сегодняшнее вмешательство. Вы и понять не сможете — как.
- Да нет, зачем же... — смутился Горелов, и кудряшки шевельнулись на его голове от резкого движения. — Обычное дело. Не мимо же мне было, в самом деле, проходить, если кто-то подает сигналы SOS.
- Я их не подавала. Справилась бы и сама. Но вы, конечно, молодец. — Женщина подошла к подоконнику, не оборачиваясь, спросила: — Вы, кажется, из группы полковника Нелидова? Завтра утром вас переселят в отдельный номер, Алексей Павлович.
- Вот как! — удивился Горелов. — Вы даже мое имя-отчество знаете.
- Только сейчас вспомнила. Сегодня утром полковник за вас хлопотал и несколько раз называл по имени и отчеству.
'Горелов постоял, переминаясь с ноги на ногу, и громко пожелал:
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, — откликнулась женщина, и только сейчас Алексей поймал себя на том, что ему очень понравился ее чистый грудной, несколько певучий, как у многих южанок, голос, в котором так и пробивались все «о» и «а».
Горелов поднялся на третий этаж. В номере было темно, пахло кислым винным перегаром. Нащупав выключатель, включил свет и во всю ширь распахнул единственное окно. Густой тучей ворвалась мошкара, обленила двухсотсвечовую лампочку под выгоревшим абажуром. Убийвовк оглушительно храпел и никак не реагировал на появление соседа. Он, видимо, повалился на койку замертво, едва успев снять один ботинок. Спал одетым. Седеющая лохматая голова, мягкие влажные губы, шрам на левом виске — все, как у любого летчика, разменявшего четвертый десяток лет. Алексей, вешая в фанерный шкафчик брюки, впервые увидел китель майора. В Степновске, опасаясь от сильной жары, офицеры ходили в рубашках с короткими рукавами и нашитыми на плечи матерчатыми погонами. На рубашках отсутствовали орденские планки, и китель соседа внезапно заинтересовал Горелова:
—О-ёй! — присвистнул он. — Это да!
На кителе соседа поблескивала Золотая Звезда Героя, а под нею — пять рядов орденских планок. «Да, не слишком-то хорошо получилось, — подумал Алексей. — Вот он какой, а я его на пол с помощью джиу-джитсу». Но, укладываясь в постель, вспомнил синие заплаканные глаза женщины, оставшейся в холле, и всем армейским уставам наперекор с параграфами об отношениях старших и младших самому себе сказал: «Нет, правильно, иначе было нельзя».
Утром, едва забрезжил рассвет, Убийвовк с измятым лицом поднялся с койки и долго гремел стаканом, наливал из графина питьевую воду, крякал и бормотал:
—Ух и до чего мощная водичка, как горилка з перцем на поминках у батьки Тараса Бульбы!
Когда Горелов стал одеваться, Убийвовк, стыдливо отворачиваясь, поинтересовался:
- Я тут вчера трошки бузил, га? Мей брей, не серчайте на седого олуха, ради бога.
- Да полно, что было, то прошло, — добродушно ответил Алексей, — только будьте в следующий раз поосторожнее после выпитого, так и до скандала недалеко.
- Да-а, — вздохнул Убийвовк, сосредоточенно разглядывая в зеркале свою опухшую физиономию. — Якая важкая ручка у этой королевы красоты. Ну куда мне с такой рожей сегодня деваться? Каждому объясняй, кто тебя ударил: Маня или Таня. Хорошо, что на аэродром не обязательно являться. Мабудь, я и есть тот летчик, которому в аттестацию записали: в выпивке не замечен, но по понедельникам трясет головой и с утра пьет очень много воды. Га?
Горелов рассмеялся. Спросил:
—Товарищ майор, когда же вы Героем Советского Союза стать успели? В годы войны, сдается, вам всего пятнадцать-шестнадцать было. В этом возрасте, как я знаю, за штурвал еще не держатся.
—Мей брей! — весело отозвался Убийвовк. — Какая поразительная наблюдательность. Действительно, в детском возрасте больше держатся не за штурвал, а за мамкину юбку.
Горелов съязвил:
—За первую встречную юбку вы и сейчас норовите ухватиться.
Убийвовк укоризненно покачал головой;
—Капитан, это вы лежачего-то?
Алексей поднял руки — будто на милость победителя сдавался:
- Не буду, не буду, только вы про Золотую Звезду расскажите.
- Да зачем про нее много говорить? — поморщился Убийвовк. — Войну я все-таки захватил. Это выгляжу моложаво. Орденами был награжден за боевые вылеты. А звездочка — так это другое дело. Разве вы моей фамилии не слыхали, капитан? Тоже мне авиатор двадцатого века. Как-то испытывали новый двухтурбинный экземпляр. На большой высоте он вошел в плоский штопор. Выхода никакого. Командир приказал экипажу катапультироваться, а сам остался в пилотском кресле и на высоте двести метров все же вывел машину. Об этом много писали газеты. Так вот я и есть тот самый командир. Ось як, мий гарный парубок!
Горелов, потянувшийся было за брюками, опустил руки:
- Да ну?!
- Вот тебе и ну. А ты вчера старику чуть ребра не поломал.
- Так ведь я же...
- Ладно, ладно, — остановил его без улыбки Убийвовк, — сам бы на твоем месте так сделал. Ненавижу себя хмельного. Так бы и дал по этой опухшей роже! — закончил он грустно и опять посмотрел в зеркало. — Как ты полагаешь, мий гарный парубок, должен я извиниться перед королевой красоты?
- Да, оно бы лучше.
- Вот и я так думаю. И не извиниться не могу, и ноги к ней теперь не ведут... А все же придется.
Алексей одобрительно кивнул, схватил махровое полотенце и убежал в умывальную комнату: с шести до восьми утра изо всех кранов исправно лилась вода.
* * *
Когда серый штабной автобус привозил космонавтов на аэродром на очередные тренировочные парашютные прыжки, Георгий Каменев преображался. Как-никак был он главным и единственным наставником космонавтов. Каменев приезжал на аэродром раньше других, быстро облачался в летное обмундирование, покрикивал на техников и механиков, готовивших самолет, предназначенный для парашютистов, договаривался с летчиком о маршруте, времени и высоте сбрасывания, уточнял, когда давать предварительный и исполнительный сигнал. У тех, кто должен был прыгать, придирчиво спрашивал о самочувствии, проверял, твердо ли усвоено задание, требовал, чтобы о последовательности действий прыгающий рассказывал все, как перед первым прыжком. Только такая дотошность могла, на его взгляд, исключить ошибки. Субботин во время таких затянувшихся инструктажей презрительно фыркал.
- Капитан, я какой делаю прыжок — первый или пятисотый? — спрашивал он у Каменева.
- Вероятно, пятисотый, — невозмутимо соглашался Георгий.
- А кто меня напутствует? — не унимался Субботин. — Одряхлевший, собирающийся в запас рядовой инструктор или чемпион мира?
- Перестань, Андрей, — энергично вмешивался Костров. — Для такого вертопраха, как ты, хорошего старшины хватило бы. Слишком велика честь, чтобы тобою чемпион мира руководил.
Игорь Дремов, хмуря тонкую соболиную бровь, ворчал:
—Андрюха, лучше бы ты за бессловесного манекена прыгал.
Плечистый немногословный Олег Локтев при подобных пикировках помалкивал. А майор Ножиков, еще немного прихрамывавший после автомобильной катастрофы, только руками разводил:
