касаются.
— Ушёл за трактористом, — с весёлой искромётной улыбкой заявила Маргарита. — Сено надо подвезти.
— Да-а, — вздохнула Мария Дмитриевна. — Теперь сена много надо. — Она явно намекнула на то, что кормушки Галины Максимовны были набиты до отказа. Марья Дмитриевна — старейшая доярка на ферме. Проявлять телячий восторг или конфузиться ей не к лицу. Поэтому отпустила шутку, от которой наступило оживление.
— Ну ладно, пора начинать дойку, — сказала Дарья, поднимаясь из-за стола первой. Лицо её выражало деловитость и в то же время казалось удивительно просветлённым.
Вслед за ней стали нехотя подниматься остальные доярки.
Галина Максимовна поняла, что затевать с ними разговор о таинственном ночном посещении неуместно и бессмысленно.
Все разошлись по своим группам, и дойка началась.
Галина Максимовна подключила последний доильный аппарат и подошла к Маргарите Куликовой, которая работала слева от неё. Маргарита, , сидя на скамейке, массажировала вымя корове и как будто не замечала присутствия соседки. Делала своё дело старательно и профессионально. Галина Максимовна вынуждена была дёрнуть её за рукав.
— Скажи, кто был сегодня ночью?
— Где?
— Не прикидывайся как будто ничего не знаешь.
— А что я знаю? Я спала ночью. Ничего не знаю. А что стряслось?
Глаза у Маргариты широко открыты, как будто удивляется, не понимает о чём речь, но хитровато- загадочный блеск в глазах и скрытая улыбка выдают её с головой. Галина Максимовна больше не стала разговаривать.
Справа работала Раиса Садыкова.
— А? Кого? — спросила Раиса. Строит из себя дурочку.
Дальше группа Екатерины Шевчук. Эта, увидев Галину Максимовну, повернулась к ней задом и ещё нагнулась вдобавок. Жест красноречивее некуда.
Дарья Латышева:
— Фиску, Фиску тормоши. Она дежурила ночью и должна знать. А если не знает, ничего не видела, я её, падлу, на правление вызову. Там ей прочистим мозги, чтобы не спала во время дежурства.
Марья Дмитриевна:
— Ты, Максимовна, с этими делами ко мне не лезь. Я нечистой силы ой как шибко боюсь. — И улыбнулась, подразумевая под нечистой силой что-то очень-очень хорошее.
Скотник Николай Тарбеев мучился с похмелья и на вопрос Галины Максимовны попросил трёшку до получки.
Фуражир Василий Наумов — весь в муке как мельник — ходит ухмыляется. Явно все знает.
Бригадир Бархатов, вернувшись на ферму, был как всегда деловит, но чаще обычного и более пристально посматривал в сторону Галины Максимовны, словно пытался увидеть в ней что-то такое, чего раньше не разглядел.
Подойти к мужикам у Галины Максимовны духу не хватило.
Ждала удобного момента, чтобы поговорить с Евдокией Муравьёвой. Евдокия баба простая, ложь и несправедливость терпеть не может. Авось скажет. Вот она показалась в коридоре и куда-то заторопилась. Галина Максимовна ей навстречу. Евдокия на ходу освятила Галину Максимовну святым крестом во всю длину своей костлявой руки и прошептала что-то молитвенное, но невнятно, про себя, и вслух сказала:
— Дай Бог тебе счастья.
И тут же словно с цепи сорвалась:
— Ничего не знаю! Отвяжись!
И пошла прочь на своих длинных ходулях.
Святой крест, молитва, загадочные улыбки, всеобщее смущение и шушуканье, таинственные намёки и нежелание хоть чуть-чуть осветить совершенно непонятное явление — от всего этого у Галины Максимовны голова пошла кругом. Тут все полезло в голову. Всякая чертовщина. Если мужик какой замешан и вздумал ухаживать за ней, то чего тут особенного? Почему такой ажиотаж? Зачем крест святой? Зачем молитва? Христос с неба спустился что ли? Второе пришествие ради того, чтобы помочь доярке в утренние часы? Все это больше похоже на розыгрыш. Опять же Евдокия не очень любит и понимает шутки и с её характером бросаться молитвами и святым крестом — явное кощунство. Что хочешь, то и думай.
После дойки Галина Максимовна ушла домой не столько огорошенная нагромождением совершенно необъяснимых событий, сколько расстроенная заговорщицким поведением доярок и весь день ни с кем из них не разговаривала, решив, что это всё-таки дурацкий розыгрыш. От скуки захотели посмеяться, пошутить над неопытной дояркой, которая слишком много уделяет внимания чистоте и стремится натаскать в кормушки как можно больше кормов. Анфиса, конечно, брюкву не мыла. Это ясно. Значит ночью или рано утром были другие доярки: все сделали и перед приходом Галины Максимовны скрылись.
В конце дня окончательно пришла к такому выводу и вздохнула с облегчением.
Укладываясь опять всё-таки засомневалась и решила ещё раз проверить свою версию по всем пунктам. Сняла платье, обтягивающее ладную фигуру, откинула атласное одеяло и, сидя на кровати в одной сорочке, стала думать.
— Конечно розыгрыш, — сказала сама себе и залезла под одеяло. — Ну и пусть дурачатся. Такую шутку стерпеть можно.
Галина Максимовна нагнулась к стоявшему у изголовья торшеру и выключила свет. Вскоре уснула спокойным сном.
Утром пришла на ферму как обычно раньше всех и уже в дверях обмякла как резиновая кукла, из которой выпустили воздух. Её коровы аппетитно завтракали, хрумкая люцерну и зажмуривая от удовольствия глаза, а все остальные коровы надсадно мычали требуя к себе внимания.
Галина Максимовна подошла к кормушкам, заглянула в чан, где опять была чистая брюква, и в растерянности стала топтаться и оглядываться по сторонам.
Дежурившая ночью Раиса Садыкова прошла мимо в таком сильном смущении и такая красная, как будто только что вылезла из парной.
Галина Максимовна не произнесла ни звука. Повернулась и пошла к выходу.
Бледная, взволнованная, Галина Максимовна пришла к Тигунцевым.
— Сегодня опять, — сказала она, переступая порог. Людмила Васильевна замерла. Очнувшись, замахала руками, словно отбивалась от Галины Максимовны как от нечистой силы. Пребывая теперь уже в настоящем, неподдельном страхе, пробормотала:
— Пресвятая Богородица, спаси и помилуй! — вдруг спросила: — Ты крещёная?
— Крещёная, — ответила Галина Максимовна.
— Вставай сюда на колени.
Людмила Васильевна сама встала на колени перед иконами.
Галина Максимовна встала рядом.
— Помолимся! — сказала Людмила Васильевна и стала креститься и шептать молитву.
Галина Максимовна молитвы не знала и только трижды перекрестилась.
Поднялись обе, сели за стол. Галина Максимовна прямо в верхней одежде.
— В церковь надо сегодня же идти. Обязательно! — заявила Людмила Васильевна решительно.
— Подожди в церковь. — Галина Максимовна расстегнула пуговицы телогрейки. — Надо прежде перебрать всех свободных мужиков. Всех до единого. Кто у нас не живёт с жёнами?
— Да у нас мало таких, — сказала Людмила Васильевна. — На пальцах можно пересчитать. Человек пять-то наберётся ли?
— Завадский и Афанасий отпадают, — Галина Максимовна загнула два пальца. — Кто ещё? Василий Жилкин?
