вероотступников всеми видами наказаний, – пишет И. Григулевич. – Считать, что инквизиторы, применявшие изощрённые пытки к своим жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие их публично и, наконец, сопровождавшие их на костёр и понуждавшие верующих подбрасывать охапки хвороста для того, чтобы он «веселее» пылал, стеснялись самолично казнить еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
Объяснение этому следует искать в желании Церкви превратить светскую власть в соучастника своих преступлений и одновременно продемонстрировать видимость того, что сама она, Церковь, не убивала никого, не проливала крови. И в этом проявились свойственные церковникам ханжество и лицемерие. Ещё до учреждения инквизиции Церковь стремилась обязать светскую власть преследовать еретиков. Добиться этого она смогла лишь частично и поэтому организовала свой собственный репрессивный орган – инквизицию. Однако зловещую привилегию официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача Церковь предоставляла светским властям.
Итак, если еретик не отрекался от своих «ложных и ошибочных» убеждений, то Церковь отрекалась от него, отпускала его «на волю», передавая гражданским властям с предписанием наказать по заслугам (
Нельзя сказать, чтобы светские власти в католических странах всегда охотно, беспрекословно и с усердием выполняли навязываемые им Церковью карательные функции. Во многих местах, особенно в XIII и XIV веках, власти отказывались по различным причинам «поступать с еретиками, как принято с ними поступать», то есть посылать их на костёр. Главная причина этого заключалась в том, что слепое повиновение приказам инквизиции превращало светскую власть из её союзника в её вассала.
Там, где, как в Испании и Португалии, инквизиция была подчинена королевской власти, такого противоречия не возникало. Но во Франции, Германии, республиках и княжествах Италии, где Церковь боролась за преобладание над светской властью, деятельность или, вернее, чрезмерное усиление влияния инквизиции постоянно вызывало сопротивление светских властей. В таких случаях папский престол реагировал решительно и без промедления. Виновные в невыполнении приказов инквизиции, в частности в отказе посылать на костёр еретиков, отлучались от Церкви, на непослушные города накладывался интердикт, папский престол призывал верующих не платить налоги, не подчиняться таким властям.
Утверждение, что Церковь не полномочна выдавать еретиков светской власти и требовать от последней предания их смертной казни, было признано Констанцским собором еретическим и фигурировало в качестве 18-го пункта обвинения, выдвинутого против Яна Гуса»[89].
У нас есть свидетельства современников, по которым историкам удалось восстановить весь «церемониал» жестокого финала следствия. Чтобы привлечь максимальное количество публики, аутодафе назначалось на праздничный день на центральной площади города. При этом приходить на жестокое зрелище должны были абсолютно все. За этим строго следили доносчики и соглядатаи инквизиции. Если человек по неуважительной причине не являлся на «акт веры», его самого могли заподозрить в ереси. Точно так же расценивалось проявление сострадания. Если же человек являлся на созерцание расправы, его ждала индульгенция на 40 дней.
Довольно устойчивым в сознании современного человека является миф о большом количестве проводимых по Европе сожжений. Тем не менее устраивались аутодафе несколько раз год. Об этом событии торжественно объявлялось заранее – делали это священники.
Костру предшествовал собственно сам «акт веры». Заключался он в проведении торжественного богослужения и в оглашении приговора инквизиции.
Казнь обставлялась очень торжественно – улицы и балконы города украшали гирляндами цветов и устилали коврами. В центре площади возводили помост для оглашения приговора под красным балдахином и ложи для знатных гостей.
Инквизиторы заботились буквально о каждой мелочи. Поскольку казнили всего несколько раз в год, то число жертв было велико и вся процедура могла иногда занять целый день. Поэтому на площади сооружались и общественные уборные для знати.
Накануне проводили подготовку к казни. Обставлялось всё также с большой пышностью. С утра к месту казни отправлялась процессия верующих, отобранных инквизицией, во главе которой стояли члены конгрегации святого Петра Мученика[90]. Придя на площадь, они принимались за выполнение «черновой» работы – строили помосты и ложи, складывали в определённом для костра месте дрова и устанавливали столб, к которому привязывалась жертва.
Наблюдала за всем «милиция Христа» – члены местной инквизиции, которые также шли в процессии, облачённые в длинные белые балахоны с капюшонами, опущенными на самые глаза. Они несли два зелёных знамени – одно водружалось возле костра на соседней с центральной площади, а другое – на помосте самого «акта веры».
Утро же того дня, в который свершалось аутодафе, начиналось с приготовления жертв к казни, о которой, как уже говорилось выше, те даже не догадывались. Заключённых мыли, стригли, брили и приводили в «порядок», облачали в чистое бельё и чистое платье. В это утро несчастным полагались вкусный завтрак и даже стакан вина.
После этого жертве в связанные руки давали свечу зелёного цвета, который был цветом инквизиции, набрасывали на шею верёвку и выводили на улицу, где уже застыла поджидавшая жертву процессия особо верующих прихожан, тех же, что накануне всё подготавливали к казни. Теперь в их руках были знамёна приходов. Некоторых «упорствующих» еретиков сажали на ослов задом наперёд и намертво привязывали к несчастному животному.
Поскольку жертв было много, то к центральной площади с траурными песнопениями текли целые реки таких процессий. В руках сопровождавших были позорные одеяния-санбенито и нарисованные изображения тех еретиков, которых было решено предать огню по тем или иным причинам заочно.
За всем происходившим наблюдали с балконов и из окон горожане, которые буквально извергали на преступников потоки проклятий и брани. Некоторые кидали в них грязью. Однако бросать какие-либо тяжёлые предметы в процессию запрещалось, так как случайно могли пострадать не жертвы, а сами инквизиторы и их приспешники.
Когда процессия прибывала к месту казни, там их уже встречали зрители, с удобствами устроившиеся в ложах и просто на земле. Осуждённых усаживали на скамьи позора, установленные на помосте, чтобы всем хорошо было видно происходящее, но расположенные ниже трибун для знатных и почётных гостей.
Когда всех устраивали «по местам», начиналось богослужение, а затем кто-нибудь из инквизиторов высшего ранга произносил гневную и обличительную речь. В конце оглашался приговор. Это и было собственно «аутодафе» как «акт веры».
Приговор всегда был написан по-латыни и щедро сдобрен длинными цитатами из Библии и писаний Святых Отцов, так что на его оглашение иногда уходило несколько часов. Заключённые до конца оглашения не знали своей участи: кого отправляли на костёр – «жаровню», кого осуждали ходить в санбенито, а кого приговаривали к бичеванию.
Костёр устраивали не на центральной площади, там, где проходило оглашение приговора, а где- нибудь поблизости. После объявления приговора к месту казни переходили не только инквизиторы и их жертвы, но и зрители. Осуждённого возводили на костёр и привязывали к столбу. Даже в эти последние минуты жизни монахи не давали своим жертвам покоя и старались вырвать у них признание в грехах и ереси. При этом рот осуждённому затыкали кляпом, что лишало его возможности смущать умы зрителей неожиданной агитацией и выкриками. Так что о своём раскаянии жертва могла дать знать только жестом или кивком.
Зрители, как правило, выражали своё одобрение происходящему, находясь под постоянным наблюдением инквизиции, а некоторые подбрасывали в огонь специально припасённые дрова или хворост.
«Хотя палачи пытались так устроить костёр, чтобы он пожрал осуждённого, не оставив и следа от
