всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимо му, занимаясь и другим делом во время разговора с Маргаритой.
– Ну, Фрида… – подсказал Коровьев.
– Фрида! – пронзительно крикнула Маргарита.
Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в ком нату и простерла руки к Маргарите, а та сказала величественно:
– Тебя прощают. Не будут больше подавать платок.
Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простер лась крестом перед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида про пала из глаз.
– Благодарю вас, прощайте, – сказала Маргарита и поднялась.
– Ну что ж, Бегемот, – заговорил Воланд, – не будем наживаться на поступке непрактичного человека в праздничную ночь, – он по вернулся к Маргарите, – итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя?
Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:
– Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть.
– Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего лю бовника, мастера, – сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судоро гой.
Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя масте ром. Он был в своем больничном одеянии – в халате, туфлях и чер ной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо его дерга лось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него.
Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручья ми по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:
– Ты… ты… ты…
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
– Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. – Он ухватил ся за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бе жать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: – Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации…
Рыдания душили Маргариту она шептала, давясь словами:
– Нет, нет, нет… не бойся ничего… я с тобою… я с тобою…
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опу стился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. В своем волнении она не заметила, что наго та ее как-то внезапно кончилась, на ней теперь был шелковый чер ный плащ. Больной опустил голову и стал смотреть в землю угрюмы ми, больными глазами.
– Да, – заговорил после молчания Воланд, – его хорошо отдела ли. – Он приказал Коровьеву: – Дай-ка, рыцарь, этому человеку чегонибудь выпить.
Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом:
– Выпей, выпей! Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут!
Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрог нула, и опустевший стакан разбился у его ног.
– К счастью! К счастью! – зашептал Коровьев Маргарите. – Смотрите, он уже приходит в себя.
Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен.
– Но это ты, Марго? – спросил лунный гость.
– Не сомневайся, это я, – ответила Маргарита.
– Еще! – приказал Воланд.
После того как мастер осушил второй стакан, его глаза стали жи выми и осмысленными.
– Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищуриваясь, – те перь поговорим. Кто вы такой?
– Я теперь никто, – ответил мастер, и улыбка искривила его рот.
– Откуда вы сейчас?
– Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:
– Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас преду преждаю об этом! Вылечите его, он стоит этого!
– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, – спросил у пришедшего Воланд, – у кого вы находитесь?
– Знаю, – ответил мастер, – моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
– Как же, как же, – отозвался Воланд, – я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но выто верите, что это действительно я?
– Приходится верить, – сказал пришелец, – но, конечно, гораз до спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, – спохватившись, прибавил мастер.
– Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, – вежливо ответил Воланд.
– Нет, нет! – испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо. – Опомнись! Перед тобою действительно он!
Кот ввязался и тут:
– А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внима ние на мой профиль в лунном свете. – Кот полез в лунный столб и хотел что-то еще говорить, но его попросили замолчать, и он, от ветив: – Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлю цинацией, – замолчал.
– А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? – спро сил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
– Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
– О чем роман?
– Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
– О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, – Воланд протянул руку ладонью кверху.
– Я, к сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – по тому что я сжег его в печке.
– Простите, не поверю, – ответил Воланд, – этого быть не мо жет. Рукописи не горят. – Он повернулся к Бегемоту и сказал: – Нука, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
– Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
– Всесилен! Всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отло жил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неиз вестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, зало мил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
– И ночью при луне мне нет покоя… Зачем потревожили меня? О боги, боги…
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и са ма начала бормотать в тоске и в слезах:
– Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
– Ничего, ничего, ничего, – шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, – ничего, ничего… Еще стаканчик, и я с вами за компа нию…
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот ста канчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокой ное выражение.
– Ну, теперь все ясно, – сказал Воланд и постучал длинным паль цем по рукописи.
– Совершенно ясно, – подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, – теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? – обратился он к молчащему Азазелло.
– Я говорю, – прогнусил тот, – что тебя хорошо было бы уто пить.
– Будь милосерден, Азазелло, – ответил ему кот, – и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я яв лялся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и ки вал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Аза зелло?
– Ну, Маргарита, – опять вступил в разговор Воланд, – говорите же все, что вам нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
– Позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, чтото пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
– Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, что бы видеть тебя. Но тебе опять советую – оставь меня. Ты пропадешь со мной.
– Нет, не оставлю, – ответила Маргарита и обратилась к Воланду: – Прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и что бы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую го лову Маргариты, сказал:
– Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все ста ло, как было. – Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: – Бедная, бедная…
– Не бывает, вы говорите? – сказал Воланд. – Это верно. Но мы попробуем. – И он сказал: – Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умо исступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал.
– Могарыч? – спросил Азазелло у свалившегося с неба.
– Алоизий Могарыч, – ответил тот, дрожа.
– Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? – спросил Азазелло.
Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раская ния.
– Вы хотели переехать в его комнаты? – как можно задушевнее прогнусил Азазелло.
Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Марга рита, завывая:
– Знай ведьму, знай! – вцепилась в лицо
