Алоизия Могарыча ног тями.
Произошло смятение.
– Что ты делаешь? – страдальчески прокричал мастер. – Марго, не позорь себя!
– Протестую, это не позор! – орал кот.
Маргариту оттащил Коровьев.
– Я ванну пристроил… – стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесину: – одна побелка… купо рос…
– Ну, вот и хорошо, что ванну пристроил, – одобрительно сказал Азазелло, – ему надо брать ванны. – И крикнул: – Вон!
Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спаль ни Воланда через открытое окно.
Мастер вытаращил глаза, шепча:
– Однако это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван! – Совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец ска зал коту: – А простите… это ты… это вы… – он сбился, не зная, как обращаться к коту, – вы – тот самый кот, что садились в трамвай?
– Я, – подтвердил польщенный кот и добавил: – Приятно слы шать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно поче му-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудер шафта.
– Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот… – нереши тельно ответил мастер. – Меня все равно в больнице хватятся, – робко добавил он Воланду.
– Ну, чего они будут хвататься! – успокоил Коровьев, и какие-то бумаги и книги оказались у него в руках. – История болезни вашей?
– Да.
Коровьев швырнул историю болезни в камин.
– Нет документа, нет и человека, – удовлетворенно говорил Ко ровьев, – а это – домовая книга вашего застройщика?
– Да-а…
– Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч? – Коровьев дунул в страницу домовой книги. – Раз, и нету его, и, прошу заметить, – не было. А если застройщик удивится, скажите, что ему Алоизий снил ся. Могарыч? Какой такой Могарыч? Никакого Могарыча не было. – Тут прошнурованная книга испарилась из рук Коровьева. – И вот она уже в столе у застройщика.
– Вы правильно сказали, – говорил мастер, пораженный чисто тою работы Коровьева, – что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то и нет, у меня нет документа.
– Я извиняюсь, – вскричал Коровьев, – это именно галлюцина ция, вот он, ваш документ, – и Коровьев подал мастеру документ. По том он завел глаза и сладко прошептал Маргарите: – А вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна, – и он вручил Маргарите тет радь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с осо бенной бережностью, сберегательную книжку, – десять тысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо.
– У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому, – на пыжившись, воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в не го все экземпляры злополучного романа.
– И ваш документик также, – продолжал Коровьев, подавая Мар гарите документ, и затем, обратившись к Воланду, почтительно до ложил: – Всё, мессир!
– Нет, не всё, – ответил Воланд, отрываясь от глобуса. – Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна.
Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплесну ла руками и закричала Маргарите:
– Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! – Она закивала го ловой мастеру и опять обратилась к Маргарите: – Я ведь все знала, куда вы ходите.
– Домработницы все знают, – заметил кот, многозначительно поднимая лапу, – это ошибка думать, что они слепые.
– Что ты хочешь, Наташа? – спросила Маргарита. – Возвращай ся в особняк.
– Душенька, Маргарита Николаевна, – умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, – упросите их, – она покосилась на Воланда, – чтоб меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделали предложение. – Наташа разжала кулак и показала ка кие-то золотые монеты.
Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расце ловала и, победно вскрикнув, улетела в окно.
На месте Наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежний человеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен.
– Вот кого с особенным удовольствием отпущу, – сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича, – с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний.
– Я очень прошу выдать мне удостоверение, – заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, – о том, где я провел предыдущую ночь.
– На какой предмет? – сурово спросил кот.
– На предмет представления милиции и супруге, – твердо сказал Николай Иванович.
– Удостоверений мы обычно не даем, – ответил кот, насупив шись, – но для вас, так и быть, сделаем исключение.
И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей:
– Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «боров». Подпись – Бегемот.
– А число? – пискнул Николай Иванович.
– Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, – отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово «уплочено» и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте его появился новый, неожиданный человек.
– Это еще кто? – брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от света свечей.
Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
– Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Рим ского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпус тите.
– Это что еще за бред? – спросил, морща лицо, Воланд. – Какой такой Римский? Что это еще за чепуха?
– Не извольте беспокоиться, мессир, – отозвался Азазелло и об ратился к Варенухе: – Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься?
От радости все помутилось в голове у Варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал:
– Истинным… то есть я хочу сказать, ваше ве… сейчас же после обеда… – Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Аза зелло.
– Ладно, домой, – ответил тот, и Варенуха растаял.
– Теперь все оставьте меня одного с ними, – приказал Воланд, указывая на мастера и на Маргариту.
Приказание Воланда было исполнено мгновенно. После некото рого молчания Воланд обратился к мастеру:
– Так, стало быть, в арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение?
– У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, – ответил мастер, – ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, – он опять положил руку на голову Маргариты, – меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал.
– А ваш роман? Пилат?
– Он мне ненавистен, этот роман, – ответил мастер, – я слиш ком много испытал из-за него.
– Я умоляю тебя, – жалобно попросила Маргарита, – не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу. – Маргарита добавила еще, обратившись к Воланду: – Не слушайте его, мессир, он слишком замучен.
– Но ведь надо же что-нибудь описывать? – говорил Воланд. – Ес ли вы исчерпали этого прокуратора, ну, начните изображать хотя бы этого Алоизия.
Мастер улыбнулся.
– Этого Лапшённикова не напечатает, да кроме того, это и неин тересно.
– А чем же вы будете жить? Ведь придется нищенствовать.
– Охотно, охотно, – ответил мастер, притянул к себе Маргариту, обнял ее за плечи и прибавил: – Она образумится, уйдет от меня…
– Не думаю, – сквозь зубы сказал Воланд и продолжал: – Итак, человек, сочинивший историю Понтия Пилата, уходит в подвал, в намерении расположиться там у лампы и нищенствовать?
Маргарита отделилась от мастера и заговорила очень горячо:
– Я сделала все, что могла, и я нашептала ему самое соблазни тельное. А он отказался от этого.
– То, что вы ему нашептали, я знаю, – возразил Воланд, – но это не самое соблазнительное. А вам скажу, – улыбнувшись, обратился он к мастеру, – что ваш роман вам принесет еще сюрпризы.
– Это очень грустно, – ответил мастер.
– Нет, нет, это не грустно, – сказал Воланд, – ничего страшного уже не будет. Ну-с, Маргарита Николаевна, все сделано. Имеете ли вы ко мне какую-нибудь претензию?
– Что вы, о, что вы, мессир!
– Так возьмите же это от меня на память, – сказал Воланд и вынул из-под подушки небольшую золотую подкову, усыпанную алмазами.
– Нет, нет, нет, с какой же стати!
– Вы хотите со мной поспорить? – улыбнувшись, спросил Воланд.
Маргарита, так как в плаще у нее не было кармана, уложила под кову в салфетку и затянула ее узлом. Тут что-то ее изумило. Она огля нулась на окно, в котором сияла луна, и сказала:
– А вот чего я не понимаю… Что же это – все полночь да пол ночь, а ведь давно уже должно быть утро?
– Праздничную полночь приятно немного и задержать, – ответил Воланд. – Ну, желаю вам счастья!
Маргарита молитвенно протянула обе руки к Воланду, но не по смела приблизиться к нему и тихо воскликнула:
– Прощайте! Прощайте!
– До свидания, – сказал Воланд.
И Маргарита в черном плаще, мастер в больничном халате вы шли в коридор ювелиршиной квартиры, в котором горела свеча и где их дожидалась свита Воланда. Когда пошли из коридора, Гелла несла чемодан, в котором был роман и небольшое имущество Мар гариты Николаевны, а кот помогал Гелле. У дверей квартиры Коровьев раскланялся и исчез, а остальные пошли провожать по лестни це. Она была пуста. Когда проходили площадку третьего этажа, чтото мягко стукнуло, но на это никто не обратил
