прищурилась, причем на лице ее вырази лась холодная досада, и сухо ответила по-гречески:
– Ах, это ты, Иуда? А я тебя не узнала сразу. Впрочем, это хоро шо. У нас есть примета, что тот, кого не узнают, станет богатым…
Волнуясь до того, что сердце стало прыгать, как птица под чер ным покрывалом, Иуда спросил прерывающимся шепотом, опаса ясь, чтобы не услышали прохожие:
– Куда же ты идешь. Низа?
– А зачем тебе это знать? – ответила Низа, замедляя шаг и над менно глядя на Иуду.
Тогда в голосе Иуды послышались какие-то детские интонации, он зашептал растерянно:
– Но как же?.. Ведь мы же условились. Я хотел зайти к тебе. Ты сказала, что весь вечер будешь дома…
– Ах нет, нет, – ответила Низа и капризно выставила вперед ниж нюю губу, отчего Иуде показалось, что ее лицо, самое красивое лицо, какое он когда-либо видел в жизни, стало еще красивее, – мне стало скучно. У вас праздник, а что же прикажешь делать мне? Сидеть и слушать, как ты вздыхаешь на террасе? И бояться к тому же, что служанка расскажет об этом мужу? Нет, нет, и я решила уйти за город слушать соловьев.
– Как за город? – спросил растерявшийся Иуда. – Одна?
– Конечно, одна, – ответила Низа.
– Позволь мне сопровождать тебя, – задыхаясь, попросил Иуда. Мысли его помутились, он забыл про все на свете и смотрел молящи ми глазами в голубые, а теперь казавшиеся черными глаза Низы.
Низа ничего не ответила и прибавила шагу.
– Что же ты молчишь, Низа? – жалобно спросил Иуда, ровняя по ней свой шаг.
– А мне не будет скучно с тобой? – вдруг спросила Низа и остано вилась. Тут мысли Иуды совсем смешались.
– Ну, хорошо, – смягчилась наконец Низа, – пойдем.
– А куда, куда?
– Погоди… зайдем в этот дворик и условимся, а то я боюсь, что кто-нибудь из знакомых увидит меня и потом скажут, что я была с лю бовником на улице.
И тут на базаре не стало Низы и Иуды. Они шептались в подво ротне какого-то двора.
– Иди в масличное имение, – шептала Низа, натягивая покрыва ло на глаза и отворачиваясь от какого-то человека, который с ведром входил в подворотню, – в Гефсиманию, за Кедрон, понял?
– Да, да, да.
– Я пойду вперед, – продолжала Низа, – но ты не иди по моим пятам, а отделись от меня. Я уйду вперед… Когда перейдешь поток… ты знаешь, где грот?
– Знаю, знаю…
– Пройдешь мимо масличного жома вверх и поворачивай к гроту. Я буду там. Но только не смей идти сейчас же за мной, имей терпе ние, подожди здесь. – И с этими словами Низа вышла из подворотни, как будто и не говорила с Иудой.
Иуда простоял некоторое время один, стараясь собрать разбегаю щиеся мысли. В числе их была мысль о том, как он объяснит свое от сутствие на праздничной трапезе у родных. Иуда стоял и придумывал какую-то ложь, но в волнении ничего как следует не обдумал и не приготовил, и его ноги сами без его воли вынесли его из подворот ни вон.
Теперь он изменил свой путь, он не стремился уже в Нижний Го род, а повернул обратно к дворцу Каифы. Праздник уже вошел в го род. Вокруг Иуды в окнах не только сверкали огни, но уже слыша лись славословия. Последние опоздавшие гнали осликов, подхлес тывали их, кричали на них. Ноги сами несли Иуду, и он не заметил, как мимо него пролетели мшистые страшные башни Антония, он не слышал трубного рева в крепости, никакого внимания не обратил на конный римский патруль с факелом, залившим тревожным светом его путь.
Пройдя башню, Иуда, повернувшись, увидел, что в страшной вы соте над храмом зажглись два гигантских пятисвечия. Но и их Иуда разглядел смутно, ему показалось, что над Ершалаимом засветились десять невиданных по размерам лампад, спорящих со светом единст венной лампады, которая все выше подымалась над Ершалаимом, – лампады луны.
Теперь Иуде ни до чего не было дела, он стремился к Гефсиманским воротам, он хотел скорее покинуть город. По временам ему казалось, что впереди него, среди спин и лиц прохожих, мелькает танцующая фигурка, ведет его за собой. Но это был обман – Иуда по нимал, что Низа значительно обогнала его. Иуда пробежал мимо ме няльных лавок, попал наконец к Гефсиманским воротам. В них, горя от нетерпения, он все-таки вынужден был задержаться. В город вхо дили верблюды, вслед за ними въехал военный сирийский патруль, который Иуда мысленно проклял…
Но все кончается. Нетерпеливый Иуда был уже за городскою сте ной. По левую руку от себя Иуда увидел маленькое кладбище, возле него несколько полосатых шатров богомольцев. Пересекши пыль ную дорогу, заливаемую луной, Иуда устремился к кедронскому пото ку, с тем чтобы его пересечь. Вода тихо журчала у Иуды под ногами. Перепрыгивая с камня на камень, он наконец выбрался на противо положный гефсиманский берег и с великой радостью увидел, что до рога под садами здесь пуста. Невдалеке уже виднелись полуразру шенные ворота масличного имения.
После душного города Иуду поразил одуряющий запах весенней ночи. Из сада через ограду выливалась волна запаха миртов и ака ций с гефсиманских полян.
Ворота никто не охранял, никого в них не было, и через не сколько минут Иуда уже бежал под таинственною тенью развесис тых громадных маслин. Дорога вела в гору. Иуда подымался, тяже ло дыша, по временам попадая из тьмы в узорчатые лунные ков ры, напомнившие ему те ковры, что он видел в лавке у ревнивого мужа Низы. Через некоторое время мелькнул по левую руку от Иу ды, на поляне, масличный жом с тяжелым каменным колесом и груда каких-то бочек. В саду никого не было. Работы закончи лись на закате, и теперь над Иудой гремели и заливались хоры со ловьев.
Цель Иуды была близка. Он знал, что направо в темноте сейчас начнет слышать тихий шепот падающей в гроте воды. Так и случи лось, он услыхал его. Становилось все прохладнее.
Тогда он замедлил шаг и негромко крикнул:
– Низа!
Но вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блесну ло у нее в руке и тотчас потухло. Иуда, слабо вскрикнув, бросился на зад, но второй человек преградил ему путь.
Первый, что был впереди, спросил Иуду:
– Сколько получил сейчас? Говори, если хочешь сохранить жизнь!
Надежда вспыхнула в сердце Иуды, и он отчаянно вскричал:
– Тридцать тетрадрахм! Тридцать тетрадрахм! Все, что получил, с собою. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!
Человек спереди мгновенно выхватил из рук Иуды кошель. И в тот же миг за спиной у Иуды взлетел нож и, как молния, ударил влюбленного под лопатку. Иуду швырнуло вперед, и руки со скрю ченными пальцами он выбросил в воздух. Передний человек поймал Иуду на свой нож и по рукоять всадил его в сердце Иуды.
– Ни… за… – не своим, высоким и чистым молодым голосом, а го лосом низким и укоризненным проговорил Иуда и больше не издал ни одного звука. Тело его так сильно ударилось об землю, что она за гудела.
Тогда третья фигура появилась на дороге. Этот третий был в пла ще с капюшоном.
– Не медлите, – приказал он. Убийцы быстро упаковали кошель вместе с запиской, поданной третьим, в кожу и перекрестили ее ве ревкой. Второй засунул сверток за пазуху, и затем оба убийцы броси лись с дороги в стороны, и тьма их съела между маслинами. Третий же присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как мел, и каким-то одухотво ренно красивым.
Через несколько секунд никого из живых на дороге не было. Без дыханное тело лежало с раскинутыми руками. Левая ступня попала в лунное пятно, так что отчетливо был виден каждый ремешок сан далии. Весь Гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пени ем. Куда направились двое зарезавших Иуду, не знает никто, но путь третьего человека в капюшоне известен. Покинув дорожку, он устре мился в чащу масличных деревьев, пробираясь к югу. Он перелез че рез ограду сада вдалеке от главных ворот, в южном углу его, там, где вывалились верхние камни кладки. Вскоре он был на берегу Кедрона. Тогда он вошел в воду и пробирался некоторое время по воде, пока не увидел вдали силуэты двух лошадей и человека возле них. Лошади также стояли в потоке. Вода струилась, омывая их копыта. Коновод сел на одну из лошадей, человек в капюшоне вскочил на другую, и медленно они оба пошли в потоке, и слышно было, как хру стели камни под копытами лошадей. Потом всадники выехали из во ды, выбрались на ершалаимский берег и пошли шагом под стеною города. Тут коновод отделился, ускакал вперед и скрылся из глаз, а человек в капюшоне остановил лошадь, слез с нее на пустынной до роге, снял свой плащ, вывернул его наизнанку, вынул из-под плаща плоский шлем без оперения, надел его. Теперь на лошадь вскочил че ловек в военной хламиде и с коротким мечом на бедре. Он тронул поводья, и горячая кавалерийская лошадь пошла рысью, потряхивая всадника. Путь был недалек – всадник подъезжал к южным воротам Ершалаима.
Под аркою ворот танцевало и прыгало беспокойное пламя факе лов. Караульные солдаты из второй кентурии Молниеносного леги она сидели на каменных скамьях, играя в кости. Увидев въезжающе го военного, солдаты вскочили с мест, военный махнул им рукой и въехал в город.
Город был залит праздничными огнями. Во всех окнах играло пла мя светильников, и отовсюду, сливаясь в нестройный хор, звучали славословия. Изредка заглядывая в окна, выходящие на улицу, всад ник мог видеть людей за праздничным столом, на котором лежало мясо козленка, стояли чаши с вином меж блюд с горькими травами. Насвистывая какую-то тихую песенку, всадник неспешной рысью пробирался по пустынным улицам Нижнего Города, направляясь к Антониевой башне, изредка поглядывая на нигде не виданные в мире пятисвечия, пылающие над храмом, или на луну, которая ви села еще выше пятисвечий.
Дворец Ирода Великого не принимал никакого
