буфетчик.
– Да-с? – басом сказал хозяин, прищуриваясь на вошедшего.
– Я, – поморгав, ответил буфетчик, – изволите ли видеть, содер жатель-владелец буфета из «Варьете».
– Не подумаю даже! – ответил хозяин.
Буфетчик заморгал, удивившись.
– Я, – продолжал хозяин, – проходил мимо вашего буфета, по чтеннейший, и нос вынужден был заткнуть
– Бегемот!
На зов из черной пасти камина вылез черный кот на толстых, словно дутых лапах и вопросительно остановился.
«Дрессированный, – подумал буфетчик, – лапы до чего гадкие!»
– Ты у канцлера был? – спросил Воланд.
Буфетчик вытаращил глаза.
Кот молчал.
– Когда же он успеет? – послышался хриплый сифилитический голос из-за двери, – ведь это не ближний свет! Сейчас пошлю.
– Ну а в Наркомпросе?
– В Наркомпрос я Бонифация еще позавчера посылал, – пояс нил все тот же голос.
– Ну?
– Потеха!
– Ага, ну ладно. Брысь! (Кот исчез в камине.) Итак, продолжай те, вы славно рассказываете. Так… Якобы деньги?.. Далыые-с…
Но буфетчик не сразу обрел дар дальнейших рассказов. Чернень кое что-то стукнуло ему в душу, и он настороженными слезящимися глазками проводил Бегемота в камин.
– А они, стало быть, ко мне в буфет и давай их менять!
– О! Жадные твари! Но, позвольте, вы-то видели, что вам дают?
– То-то, что деньги совершенно как настоящие.
– Так что же вас беспокоит? Если они совершенно как настоя щие…
– То-то, что сегодня, глядь, ан вместо червонцев резаная бумага.
– Ах, сволочь-народ в Москве! Но, однако ж, чего вы хотите от меня?
– Вы должны уплатить…
– Уплатить?!
– О таких фокусах администрацию надлежит уведомлять. Поми луйте, на 110 рублей подковали буфет.
– Я не хочу вам платить. Это скучно платить.
– Тогда вынужден я буду в суд заявить, – твердо сказал буфетчик.
– Как в суд! Рассказывают, у вас суд классовый?
– Классовый, уж будьте спокойны.
– Не погубите сироту, – сказал плаксиво Воланд и вдруг стал на колени.
«Полоумный или издевается», – подумал буфетчик.
– Лучше я вам уплачу, чем в суд идти. Засудят меня, ох засудят, как пить дадут, – сказал Воланд. – Пожалуйте бумагу, я вам обменяю.
Буфетчик полез в карман, вынул сверток, развернул его и ошалел.
– Ну-с, – нетерпеливо сказал хозяин.
– Червонцы!! – шепотом вскричал буфетчик.
Воланд сделался грозен.
– Послушайте, буфетчик! Вы мне голову пришли морочить или пьяны?
– Что же это такое делается? – залепетал буфетчик.
– Делается то, что у вас от жадности в глазах мутится, – пояснил Воланд, вдруг смягчаясь. – Любите деньги, плут, сознайтесь? У вас, наверное, порядочно припрятано, э? Тысчонки сто тридцать четы ре, я полагаю, э?
Буфетчик дрогнул, потому что, ляпнув наобум, по-видимому, циф ру, Воланд угадал до последней копейки – именно в сумме 134 тысяч выражались сбережения буфетчика.
– Это никого не касается, – забормотал буфетчик, совершенно пораженный.
– Мне только одно непонятно, – продолжал артист Воланд, – ку да вы их денете? Вы помрете скоро, через год, в гроб вы их не запих нете, да они в гробу вам и не нужны…
– Попрошу вас не касаться моей смерти, – тихо ответил буфет чик и побледнел, и стал озираться. Ему сделалось страшно, отчего – он сам не знал.
– Я пойду, – добавил он, вращая глазами.
– Куда же вы так спешите? – любезно осведомился хозяин. – Ос таньтесь с нами, посидите, выпьемте. Бонифаций превосходно при готовляет напиток. Отведайте, э?
– Благодарствуйте, я не пью, – просипел буфетчик и стал пя титься.
– Куда ж вы? – спросил вдруг сзади кто-то, и вынырнула рожа. Один глаз вытек, нос провалился. Одета была рожа в короткий камзольчик, а ноги у нее разноцветные, в полосах, и башмаки острые. На голове росли рыжие волосы кустами, а брови были черного цве та, и клыки росли куда попало. Тихий звон сопровождал появление рожи, и немудрено: рукава рожи, равно как и подол камзола, были обшиты бубенчиками. Кроме того, горб. То есть не то что выпивать с этой рожей…
– Хватим? – залихватски подмигнув, предложила рожа и подо двинулась к буфетчику. Рожа сняла с подставки святую чашу и под несла ее буфетчику.
– Не пью, – шепотом ответил буфетчик, вдавился в переднюю, увидел на стене громадную шпагу с рукоятью чашей и затем совер шенно голую девицу, сидящую верхом на кресле, отделанном черепа хой. Увидев буфетчика, девица сделала такой жест, что у того пому тилось в глазах. Не помня сам себя, буфетчик был выпущен на лест ницу, и за ним тяжело хлопнула дверь.
Тут буфетчик сел прямо на ступеньку и тяжело задышал, глаза у него лезли из-под бровей, хоть пальцами их вдавливай. Он почемуто ощупал себя. И когда коснулся головы, убедился, во-первых, что она совершенно мокрая, а во-вторых, что он шляпу забыл в кварти ре Воланда. Затем он проверил сверток, червонцы были налицо. Солнце било на лестницу через окно. Гулкие шаги послышались сверху. Поравнялась женщина, брезгливо поглядела на буфетчика и сказала:
– Вот так дом малахольный. Ну, с утра все пьяные, ну, прямо, по теха. Э, дядя, у тебя червонцев-то, я вижу, курочки не клюют? – И вдруг уселась рядом, кокетливо ткнула буфетчика в ребро. Тот пи скнул и машинально прикрыл червонцы ладошкой.
– Имею такой план, – интимно зашептала женщина, и буфетчик, безумно глядя ей в лицо, убедился, что она миловидна и не стара, – в квартире сейчас ни одной души, все рассосались, кто куда. Ты мне червончик, а уж я тебя ублаготворю. Водочка есть, селедочка. Я ут ром погадала, как раз мне вышла амурная постель с трефовым коро лем, а трефовый король – ты.
– Что вы? – воскликнул трефовый король болезненно и спрятал червонцы.
– Ты думаешь, может, что я проститутка? – спросила женщина. – Ничего подобного. Абсолютно честная женщина, муж счетоводом служит, можешь в домкоме справиться.
– Уйдите, Христа ради, – зашептал буфетчик, поднимаясь на дрожащие ноги.
Женщина поднялась, отряхнула юбку, подобрала корзиночку и двинулась вниз.
– Э, дурбалой, о, дурак, – сказала она, – вот уж, видно, рожна с маслом надо. Да другая бы, чтоб к тебе прикоснуться только, три красненьких бы слупила, а я, на тебе, червонец! А я с генерал-губер натором отношение имела, ежели знать угодно, можешь в домкоме справиться.
Голова ее стала исчезать.
– Пошел ты… – донеслось снизу и стихло.
Поборов усилием жадности страх, буфетчик нажал кнопочку, ус лыхал, как за дверью загрохотали колокола. Сделав громадные глаза, но решив больше не изнурять себя удивлением, втянув голову в пле чи, буфетчик ждал. Дверь приоткрылась, он дрогнул, на черном фо не сверкнуло голое тело все той же девицы.
– Что вам? – сурово спросила она.
– Я шляпочку забыл у вас…
Рыжая голая рассмеялась, пропала в полутьме, и затем из двери вылетел черный ком и прямо в физиономию буфетчику. Дверь хлоп нула, за нею послышался взрыв музыки и хохот, от которого буфет чик озяб. Всмотревшись, он охнул жалобно. В руках у него была не его шляпа, а черный берет, бархатный, истасканный, молью трачен ный. Буфетчик плаксиво пискнул и позвонил вторично. Опять от крылась дверь, и опять голая обольстительно предстала перед бу фетчиком.
– Вы опять?! – крикнула она. – Ах, да ведь вы и шпагу забыли?
«Мать честная, царица не…» – подумал буфетчик и вдруг, взвыв, кинулся бежать вниз, напялив на себя берет. Дело в том, что лицо де вицы на черном фоне явственно преобразилось, превратилось в мерзкую рожу старухи.
Как сумасшедший, поскакал по ступеням буфетчик и внизу уже вздумал перекреститься. Лишь только он это сделал, как берет, взвыв диким голосом, спрыгнул у него с головы и галопом взвился вверх по лестнице.
«Вот оно что!» – подумал буфетчик, бледнея. Уже без голо вного убора он выбежал на расплавленный асфальт, зажмурил ся от лучей, уже не вмешиваясь ни во что, услыхал в левом кор пусе стекольный бой и женские визги, вылетел на улицу, не торгуясь в первый раз в жизни, сел в извозничью пролетку, прохрипел:
– К Николе…
Извозчик рявкнул: «Рублик!» Полоснул клячу и через пять минут доставил буфетчика в переулок, где в тенистой зелени выглянули бе лые чистенькие бока храма. Буфетчик ввалился в двери, перекрес тился жадно, носом потянул воздух и убедился, что в храме пахнет не ладаном, а почему-то нафталином. Ринувшись к трем свечечкам, разглядел физиономию отца Ивана.
– Отец Иван, – задыхаясь, буркнул буфетчик, – в срочном поряд ке… об избавлении от нечистой силы…
Отец Иван, как будто ждал этого приглашения, тылом руки по правил волосы, всунул в рот папиросу, взобрался на амвон, глянул за искивающе на буфетчика, осатаневшего от папиросы, стукнул под свечником по аналою…
«Благословен Бог наш…» – подсказал мысленно буфетчик начало молебных пений.
– Шуба императора Александра Третьего, – нараспев начал отец Иван, – ненадеванная, основная цена 100 рублей!
– С пятаком – раз, с пятаком – два, с пятаком – три!.. – отозвал ся сладкий хор кастратов с клироса из тьмы.
– Ты что ж это, оглашенный поп, во храме делаешь? – суконным языком спросил буфетчик.
– Как что? – удивился отец Иван.
– Я тебя прошу молебен, а ты…
– Молебен. Кхе… На тебе… – ответил отец Иван. – Хватился! Да ты откуда влетел? Аль ослеп? Храм закрыт, аукционная камера здесь!
И тут увидел буфетчик, что ни одного лика святого не было в хра ме. Вместо них, куда ни кинь взор, висели картины самого светского содержания.
– И ты, злодей…
– Злодей, злодей, – с неудовольствием передразнил отец Иван, – тебе очень хорошо при
