— Причёсывается. Сейчас придёт.
Все трое молча ждали. Георгий Антонович читал. Екатерина Львовна то и дело вздыхала и от нечего делать протирала и без того сверкающие серебряные приборы. Вадим со скучающим видом стоял у окна и смотрел на улицу, заложив руки за резинку рейтуз на животе.
Бесшумно, как кошка, вошла Марина. Надетое на ней домашнее светлое платье, было строго и просто, но подогнано со вкусом к фигуре, и, казалось, очень шло не только к её красивой фигуре, но и к красивому овальному лицу и к светлым волосам. Усаживаясь за стол, она задела нечаянно коленкой мужнину ногу и резким движением отодвинулась от Вадима. Вадим бросил на неё злобный взгляд и фыркнул. Жест Марины и реакция Вадима вызвали беспокойство и растерянность на лице Екатерины Львовны. Она посмотрела на добродушное спокойное лицо мужа, бравшего себе кусок хлеба с вазы, и быстро нашлась: суетливо и с наигранной весёлостью стала разливать кофе, приговаривая, что сегодня прекрасная погода и что сам Господь покровительствует счастливчику Сергею Антоновию, послав ему такой день на именины.
Наконец и Екатерина Львовна умолкла, поддевая масло на нож и намазывая на хлебец. Завтрак прошёл скучно. Все молчали. Единственный голос подала Екатерина Львовна, ругнула купленный в магазине торт и кондитеров, которые, по её предположению, обманывают народ и приготавливают не тот крем, какой нужно, и хотя она сама не была уверена в том, что торт сделан не по рецепту, но говорила это неопровержимым тоном и говорила не потому, что кондитеры действительно заслуживают её критику, а чтобы что-нибудь сказать и не молчать.
Когда завтрак подходил к концу, Екатерина Львовна обратилась к Марине:
— Мариночка, вы сегодня, кажется, собирались в театр на дневное представление?
— Я сегодня занят, — ответил за жену Вадим. — В следующий раз.
— Вот как, — сказала Екатерина Львовна. — Чем же занят?
— Один знакомый попросил, чтобы я посмотрел его машину, — сказал Вадим, — Не может завести.
— Ты кажется, не слесарь, — сказала мать.
— Это мой хороший знакомый и я должен ему помочь, — сказал Вадим. — А в театр можно в следующий раз. И вообще, что вам этот театр дался? — повысив тон, прибавил он.
— Ну хорошо! Делай как знаешь, только не повышай голос, — сказала Екатерина Львовна; — И, пожалуйста, возвращайся пораньше. К семи часам надо ехать к Сергею Антоновичу.
Марина сидела за столом и чертила по скатерти серебряной ложечкой. Когда Вадим вышел, она метнула ему вслед такой взгляд, что в её глазах на мгновение вспыхнули, как показалось Георгию Антоновичу, крошечные молнии.
«Какой взгляд, — подумал он. — Боже мой. Аж голова кругом идёт».
Марина поблагодарила за завтрак и вышла. Она заперлась в своей комнате. Хотела посмотреть лекции и швырнула их на стол. Вспомнила Павла Ивановича, пенсионера, этого заядлого преферансиста. Однажды она видела его на улице, когда Вадим поздоровался с ним. Пенсионер своей внешностью производил приятное впечатление, но Вадим проболтался ей, что Павел Иванович дважды был женат официально, имел много любовниц всяких национальностей и цвета кожи и теперь холостякует. «Фу, гадкий какой!» — вслух проговорила Марина и поморщилась, вспомнив, что у Павла Ивановича дома собирались Вадим с дружками и играли в преферанс на деньги и пили вино. Играли часто, почти каждое воскресенье и нередко в будни вечерами. После окончания института Вадим работал всего третий месяц, но уже умудрился однажды проиграть ползарплаты. Её бесило и то, что она не имела и не могла иметь голоса в этом доме. Согласившись войти в семью Пономарёвых, Марина думала, что будет равноправным членом семьи. Однако членом семьи номер один и безоговорочным диктатором в стенах квартиры была и оставалась Екатерина Львовна. Марина же после Георгия Антоновича и Вадима была последним человеком здесь. Она поняла это после того, как почувствовала всеми клетками существа своего, что Вадим больше тяготеет к родителям, чем к ней. А поняв это, она поняла и то, что случись что между ею и свекровью, Вадим не сможет защитить её. И потому в отношениях с Екатериной Львовной была особенно осторожна и дипломатична, но твёрдо решила отделиться, разработав план вступления в строительный кооператив. Но этот план Вадим не поддерживал. Копить деньги было не в его характере. Он предпочитал проигрывать их в карты и тратить, чтоб было весело и красиво. Ему было и с родителями хорошо. Она продолжала настаивать на своём, и начались размолвки.
Сегодня Вадим испортил ей отдых. Она настроилась идти на «Баядеру», и они ещё среди недели договорились идти в театр, но он вдруг изменил решение и пошёл к Павлу Ивановичу.
«Ну и чёрт с ним», — подумала она, снова взяв со стола тетрадку с лекциями и усаживаясь поудобнее в мягкое кресло.
Открыла тетрадь и побледнела при одной мысли. Эта мысль, появляясь каждый раз неожиданно, пугала её. Сердце холодело от того, что само подсказывало. Всякий раз, когда она думала об этом, лицо её бледнело.
Марина поднялась с кресла и стала ходить по комнате.
«Это ужасно, — думала она. — Что же делать?»
Она села за стол и посмотрела на себя в зеркало. «Неужели то, что подсказывает сердце — правда?» — спросила она себя и закрыла лицо руками.
Долго неподвижно сидела, спрашивая себя, как могло получиться, что заветная мечта о замужестве, осуществившись, вдруг обернулась неразрешимыми проблемами. Первая возникла вскоре после свадьбы. Когда выходила замуж, пылкая романтическая любовь Вадима не вызывала сомнений. Иначе бы за него не пошла. Она думала так будет всегда. Но уже через неделю почувствовала, что у него слабеет потенция. Сначала это ей показалось странно. И хотя она была в первые дни в том возбуждённом и радостном состоянии, в котором пребывают первое время все молодожёны, не понимала этого и удивлялась. Она определяла степень своего счастья в семейной жизни не только тем, каков и как обеспечен её муж, но и тем, как он её будет любить. Но Вадим, истаскавшись по бабам до женитьбы, что мог отдал ей и стал охладевать. Он ждал, когда она влюбится в него сама, и ему тоже казалось странно, что она холодна.
Уже прошёл и медовый месяц, а молодые супруги все чего-то ждали друг от друга. Марине совершенно необходимо было то счастье, о котором она мечтала, необходимо было, чтобы он говорил ей слова любви. Но он молчал. И только когда она спрашивала его, любит ли он её, он отвечал, что любит. В такие моменты она ждала и боялась его встречного вопроса о том же самом, но он ни о чём не спрашивал её. Молчал потому, что ему казалось странно, что она ведёт себя с ним не так, как вели другие женщины, которых он знал раньше, боялся неискреннего ответа, но вместе с тем радовался мысли о своей удачливости, радовался тому, что обладает красивой женщиной, что ему все даётся просто и легко. Эти минуты радости были у него тогда, когда Марина притворялась милой и доброй женой. Он не чувствовал этого притворства и думал, что вот, наконец, наступают долгожданные минуты её покорства, но она вдруг остывала. Когда она остывала, становилась нервозной, порою невыносимой, и Вадим был недоволен ею. И чем дальше и дальше шло время, тем неудовлетвореннее становился Вадим и тем нервознее она. Сердце её холодело и лицо бледнело не столько оттого, что она ошиблась в браке, сколько оттого, что она два месяца была беременна. Эта проблема встала перед ней особенно остро.
Сегодня утром её поразило, как он лгал матери, не моргнув глазом. Она смотрела на него и была уверена, что и ей он может солгать точно также, легко и просто.
«Как это гнусно и гадко! Верить ему нельзя», — думала она. — А кому можно верить? Кто честен из тех, кого знала и за кого могла выйти замуж? Юрий Петрович? Нет. Слишком хитёр. Заговорит, обведёт вокруг пальца в два счёта и ни один дьявол не разберёт, где в его словах правда, где ложь. А ведь он говорил как-то раз, когда узнал, что выхожу за Вадима: лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою. Был прав! Так кто же всё-таки честен?.. Осинцев! Вот кто! Этот чист как стёклышко. К его бы чистоте и честности голову Добровольского да внешность Вадима…
Она попыталась представить, какой он сейчас, и представила его прилежным студентом, скромно ухаживающим за какой-нибудь девушкой.
… Агния Васильевна, высокая рыжая дама в праздничном платье и переднике, встречала гостей в прихожей.
— Катя! Георгий Антонович! Заждались! — сказала она громко и весело, увидев на пороге сноху и деверя. — Вадим, здравствуй, Мариночка, какая ты чудесная! Дай поцелую. — Агния Васильевна чмокнула Марину в холодную тугую щеку и пригласила гостей раздеваться и проходить в комнату.