опостылела жена, и тут вдруг сразу избавился и от жены и от этого дурака. Повезло мужику. А что? Денег — куры не клюют. Уж если этому ублюдку каждый день трюфели да шоколад мешками носит, ясно, что богатый. А с деньгами теперь женится на молодой. А молодая жена в тайне будет желать смерти батюшки Соломовича. Так оно и ведётся. — Рафаил умолк и уставился на пучеглазого мужчину лет тридцати, лежавшего на соседней койке справа. — А это Коля Парфёнов. Хороший парень, только вот день и ночь лежит под одеялом и мучит свой матрац Коля, — обратился Рафаил к соседу, — если будешь ещё при мне заниматься онанизмом, получишь по морде. Предупреждаю последний раз. Понял?
В палату вошёл мужчина весь в слезах.
— А, Эдик, — сочувственно сказал Рафаил. — К врачам вызывали?
Эдик сел на кровать, и слезы опять потекли ручьём.
— Не дают покоя, — сказал Рафаил. — Каждый день вызывают.
Прибежала медсестра с флаконом валерьянки. Налила в стаканчик и подала плачущему. Тот выпил и попросил валидолу.
— Валидол в аминазиновой, — сказала сестра — Принести сюда или пойдёте со мной?
Эдик поплёлся за сестрой в аминазиновую (кабинет, в котором хранится сильно действующий нейролептик аминазин и другие лекарства).
— Не поладил с женой, — сказал Рафаил, кивнув в сторону Эдика. — Поругались из-за чего-то, а она полгода ему не давала. Как-то ночью на этой почве конфликт, вышел. Она — ни в какую. Сам понимаешь, в таком состоянии человек на всё способен. Эдик говорит, что осатанел совсем. Не помнит, как голову ей отрезал. А я считаю, что правильно и сделал, что отрезал. И нечего из-за неё слезы лить. Говорю ему — не плачь, другую найдёшь. А он говорит — жалко. Симпатичная была. Ясно, что симпатичная. Душат и режут красивых да симпатичных. Каждый день плачет как баба рязанская. Удивляюсь, откуда у него столько слез?
— Обед, — сказал рослый плечистый санитар, войдя в палату.
— Пошли, — сказал Рафаил.
Вадим и Рафаил вошли в столовую и сели за стол.
— Ага, сегодня щи. Сейчас Ленин чудить начнёт, — сказал Рафаил с улыбкой.
Вадим взглянул на Васю Борисова, которого все звали Лениным. Он сидел за соседним столом с надутым недовольным видом. В народе в таких случаях говорят: надулся как мышь на крупу.
Когда обед был в разгаре, медсестра подошла к Борисову. Сзади встали два санитара.
— Ешь, Вася, — ласково сказала сестра.
— Политические щи, — сердито сказал Вася. — Пусть их степной Ванёк ест.
— Ничего подобного. Обыкновенные щи. Ешь. Пока она его уговаривала, стали раздавать уже второе — рыбу жареную с рисом и огурцом.
— Ну, раз щи не хочешь, — сказала медсестра и обратилась к санитарам: — Принесите ему диетический суп.
Принесли диетический суп. Вася взял ложку и стал мешать в миске. Помешал и отложил ложку.
— Ленин, смотри у меня! — шутливо пригрозил санитар, который принёс суп.
— Ешь, Вася, ешь, — сказала сестра.
— Правительственная уха, — ответил Вася.
— Никакая не правительственная, — сказала сестра. — Обыкновенный рыбный суп из хека.
— Не хочу, — капризничал Ленин.
— Почему?
— У меня ноги тяжёлые, тело грязное, мысли протяжные, в глазах — плошки.
— Ленин, — сказал санитар, который принёс рыбный суп. — Мы сейчас тебя помоем.
Ленин взял ложку и начал есть. Попробовал щи. Вдруг с жадностью набросился на них. Мгновенно съел щи, рыбный суп, второе, компот выпил одним духом и раньше всех вылез из-за стола.
— Каждый день такая петрушка, — сказал Рафаил. — Первое время швырял миски на пол, но его быстро отучили. Теперь только чудит.
После обеда Вадима вызвали к врачам. В кабинете было несколько человек в белых халатах, но его подозвала к себе черноволосая молодая женщина и пригласила сесть у стола напротив.
— Я ваш доктор, — сказала она. — Зовут меня Елена Куртовна. Как вы считаете, строительство Байкало-амурской магистрали с какой целью было начато?
Побеседовали о БАМе, о Ватикане и папе римском, о международных делах и политике Китая, о сновидениях. Тут Вадим блеснул, вспомнил физиолога Сеченова, который говорил, что сон — это небывалая комбинация бывалых впечатлений. Елена Куртовна кивнула с улыбкой. Говорили о разных мелочах и о чём угодно, только не о деле. Напоследок Елена Куртовна спросила, какие в Сибири растут полевые цветы и какие из них он любит. Вадим сконфузился. Никаких полевых цветов он не знал и не любил. На этом беседа закончилась. Елена Куртовна разрешила ему идти в палату.
Через неделю его опять вызвали и теперь с ним беседовали уже двое: лечащий врач и заведующая отделением. Заведующая взяла его в оборот:
— Как вы, интеллигентный образованный человек, могли так поступить! Какое злодейство!
Вадим стал мямлить что-то про испуг, про то, что не хотел впутывать друзей в подсудное дело, но заведующая отделением толковала про элементарную порядочность и честность.
Беседа была не из приятных. Ничего подобного ему не говорили ни в милиции, ни на допросах в тюрьме, ни на суде, но как ни странно, именно после этой беседы, ему вроде бы легче стало, как после хорошей бани.
Через месяц его вызвали на комиссию. Из беседы с членами комиссии Вадим понял, что придётся отвечать перед судом.
В этот же день проходил комиссию и Рафаил. Вернулся в палату хмурый и злобно произнёс:
— Все. Испёкся.
— Что? — спросил Вадим из чувства солидарности, хотя ему было не до разговоров.
— Обратно в тюрьму, — ответил Рафаил. — Заведующая набросилась на меня как собака. Будто с цепи сорвалась. Вот жаба чёртова! Ничего, сегодня пойдёт с обходом, я скажу ей пару ласковых на прощанье. Так и скажу: жаба. Как ты думаешь, как лучше к ней обратиться: Жаба Ивановна или Кобра Ивановна?
Вадим не ответил. Ему было не до нюансов.
После обеда, когда врачи пошли с обходом, Рафаил встал в дверях. В тот момент, когда заведующая отделением вошла в палату, Рафаил, глядя на неё произнёс как бы между прочим:
— Сука с высшим образованием.
Заведующая сделала вид, будто не слышала этих слов, но после обхода санитары увели Рафаила в наблюдательную палату и медсестра вколола ему сульфазин в четыре точки — под обе лопатки и в обе ягодицы. После такой процедуры целую неделю ни присесть, ни пошевелиться — боль адская. Можно только лежать пластом на животе.
Вскоре Вадима увезли в Иркутск. Суд приговорил его к семи годам лишения свободы с отбыванием срока в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
XVIII
Вадим Пономарёв прибыл в колонию с этапом. В штабе колонии вновь прибывших разбили по отрядам, вывели на улицу и построили в колонну.
Солнце уже закатилось. Вершины окрестных гор, поросшие сосняком, окрасились в тёмно-оранжевые цвета. Было свежо. Пахло весной. Тишину апрельского вечера нарушали лишь глухие голоса стоявших в строю заключённых.
— Пошли! — скомандовал низкорослый коренастый капитан и отошёл в сторону, давая дорогу колонне.
Впереди пошёл высокий сутулый надзиратель, и вся колонна тронулась за ним. Дорога вела в жилую зону. Рядом с колонной, кучкой шли офицеры, начальники отрядов, надзиратели. Кто-то из них изредка покрикивал:
— Держаться плотнее, не растягиваться!
По обе стороны дороги, немного поодаль, цепочками шли солдаты охраны с собаками и автоматами наперевес.
