проедется по ней своими катками. Изгнанная из СС, без партбилета, наверняка без работы, лишенная всякого покровительства и защиты, она сама скатится до маргинального существования. Ее не возьмут даже в содержанки. Все сколько-нибудь серьезные и состоятельные люди в Рейхе непременно являлись членами партии, и никто никогда не рискнет своей карьерой и благополучием ради сомнительной связи.
Надо ли объяснять, что за розыск этого передатчика с симпатичными позывными «МТК» и «СЬО» Марта взялась с агрессивной энергией волчицы, загнанной в угол, обреченной на смерть. Она была готова, не считаясь ни с какими издержками, перевернуть вверх дном всю Швецию, но раздобыть искомый передатчик.
Кользиг и Бехер выслушали телеграмму Шелленберга с видом близкой родни на похоронах главы семейства. Скорбь их была искренней. Хорошо зная крутой нрав своего улыбчивого шефа и отлично представляя себе свою грустную перспективу, они целиком и полностью разделяли энтузиазм новопроизведенного СС штурмбанфюрера с аппетитной попкой и стройными ногами. Не замечая соблазнительных округлостей своей начальницы, они ловили каждый ее жест и каждое слово поумневшими глазами служебных овчарок. Костоломы надеялись, что ее осенит гениальная идея, способная помочь если не выполнить задание, то хотя бы смягчить наказание. После афронта в Мальме, когда их, как пушистых цыплят, унизительно и уверенно оставили в дураках, эсэсовцы горели единым желанием как можно скорее вновь обрести благосклонность всемогущего Шелленберга. Выпивка, женщины и развлечения были ими забыты. Сейчас в их скудноватых мыслительных аппаратах не виляла хвостом ни одна мысль кроме одной — как можно быстрее разыскать этот клятый передатчик.
Сходное желание «сгореть на работе» наблюдается у чинуш, обладателей безмятежной синекуры, перед полным закрытием бесполезной конторы. Годами люди, тупея от безделья, получают зарплату за никому не нужную деятельность, которую они обозначают одним своим присутствием на работе. Когда, как гром среди ясного неба, повеет тихий слушок о возможном крупном сокращении штатов, а то и полной ликвидации учреждения, весь нетрудовой коллектив под руководством растерянного начальника начинает буквально дневать и ночевать в любимых кабинетах, судорожно и бестолково пытаясь вспомнить суть своих служебных обязанностей.
Бригадный генерал Сандстрем, чьей помощью предлагал воспользоваться Шелленберг, оказался милейшим человеком, расточавшим любезности хорошенькой девушке. Он наотрез отказался от встречи в скучном казенном доме и пригласил Марту в свой загородный коттедж, желая придать беседе неофициальный характер.
Они поняли друг друга за пять минут и добрых два часа говорили о чем угодно, только не о том деле, которому генерал был обязан счастьем знакомства с очаровательной Мартой. Они перешли на «ты» чуть ли не сразу же после того, как генерал поцеловал ручку дамы, приветствуя ее в своем доме, и вскоре Марта звала его уже просто Юхан. Он показал ей своих собак, экстерьером которых необыкновенно гордился. Марту едва не вытошнило возле вольеров от неперебиваемого запаха псины, но она улыбалась гостеприимному и словоохотливому хозяину что было мочи. Принимая комплименты и умело кокетничая, госпожа штурмбанфюрер в момент поняла, что генерал — набитый болван, которого ничего в этой жизни не интересует, кроме собственной псарни и великолепного розария. У него под носом активно работали разведки десятка стран, а он, расслабленный столетним нейтралитетом Швеции, неспособен был да и не желал пресечь их деятельность или хотя бы заставить обнаглевших иностранных шпионов считаться с тем, что у его величества короля тоже есть своя спецслужба.
Как и следовало ожидать, ни одной пеленгаторной установки не было во всей Швеции, ближайшая находилась на южном берегу Балтийского моря, в Польше. Специальных агентов в подкрепление генерал тоже дать не мог. Все люди были наперечет. Чем мог быть полезен столь любезный и галантный бригадный генерал, Марте было решительно непонятно.
После двух часов политеса с Юханом Сандстремом проницательная девица поняла, что единственное, на что он способен, кроме разведения собак и роз, так это тайком разглядывать ее коленки да бросать нескромные взгляды в разрез ее блузки. Поддерживая в потасканном бонвиване сладкое сексуальное томление, Марта иногда, будто ненароком, поправляла бусы. При этом ворот блузки распахивался несколько более того, чем это позволяли приличия и скромность. На прощание обольстительница выдала генералу щедрый и недвусмысленный аванс на продолжение приятного знакомства и оставила его в особняке совершенно очарованного, если не сказать — влюбленного.
Просто так, на всякий случай. Чтобы хоть не мешал, если ничем не может помочь.
В этот же вечер Марта отправила Шелленбергу телеграмму, в которой подробно передала разговор с генералом, не опустив даже некоторых деликатных подробностей встречи, подчеркнув особо, что генерал, как старый боевой конь, полон решимости ринуться в постельное сражение; но совершенно бесполезен с точки зрения практического использования. В той же телеграмме Марта честно указала шефу на отсутствие пеленгаторов и просила дальнейших инструкций.
Через несколько часов пришла ответная шифрованная телеграмма от Шелленберга. Бригаденфюрер, будучи человеком беспощадным к тем своим подчиненным, которые не исполняли или исполняли небрежно его приказы, в работе никогда не гнушался вникать в мелочи и немедленно оказывал испрашиваемую помощь. Это золотое для любого руководителя качество, но, к сожалению, чрезвычайно редкое. Большинство руководителей предпочитают повелевать.
Шелленберг сообщал, что в распоряжение Марты поступят два эсминца, радисты которых будут слушать эфир специально для нее. Вместе с тем шеф напомнил Марте, что он пока еще не гросс-адмирал, а всего-навсего бригаденфюрер СС, и поэтому не может держать возле берегов Швеции два эсминца до конца войны. Поэтому срок, в который штурмбанфюрер Фишер обязана была сообщить все необходимые сведения о разыскиваемом передатчике, устанавливался в две недели. О трибунале и иных негативных последствиях для Марты в случае провала задания Шелленберг не писал ни слова.
Не девочка — сама должна понимать.
Пеленгаторщики с эсминцев без груда установили частоту и время выхода в эфир радиостанции с позывными «МТК» и «CLO». Каждую среду и субботу в девятнадцать ноль-ноль местного времени указанный передатчик пускал в эфир устойчивый и хорошо разбираемый сигнал. Длительность сеанса связи не превышала трех-четырех минут. Вывод напрашивался сам собой. Если судить по силе и четкости сигнала, а также по почти абсолютной точности времени начала передач, передатчик, безусловно, был стационарный, запитанный от электросети, а не от промокших батареек. С такого передатчика выходит на связь не радиолюбитель, не экзальтированные деятели оппозиции, если таковые имелись, а самый что ни на есть настоящий резидент вражеской разведки — русской или английской.
На этом, собственно, все дело стало. Площадь «треугольника ошибок», который начертили пеленгаторщики, составляла несколько гектаров. В этом районе, примыкавшем к порту, находилось несколько десятков, если не сотен, домов и проживали тысячи человек. Если бы Марта, Кользиг и Бехер немедленно начали бы слежку за каждым из этих тысяч горожан и тратили на отработку одного человека только один день, то они, несомненно, нашли бы передатчик… лет через двадцать.
Розыск встал.
22 июня 1942 года. Стокгольм, Швеция
Всякий ли может представить, что, живя в одной из красивейших столиц мира и не испытывая проблем с деньгами, можно не получать никакого удовольствия от жизни? Если бы какой-нибудь сбрендивший на почве филантропии миллионер за свой счет повез обычного нашего человека, живущего от получки до получки, в Стокгольм, то этот наш человек подумал бы, что попал в сказку. А миллионер не остановился бы на простом приглашении посетить страну и поглазеть на город, а повел бы его по тихим узким улицам, меж домов старинной постройки под островерхими крышами, показал бы королевский дворец, утопающий в зелени, вывел на набережную, провел в парк. Наконец, дал бы просто отдохнуть нашему человеку от прогулки и впечатлений в открытом кафе за чашкой кофе. И этот человек, привыкший откладывать деньги не на зарубежные турне и покупку яхт, а на оплату счетов за детский сад и коммунальные услуги, не поверил бы ни за что и никогда, что посреди всей этой красоты и великолепия можно кукситься и клясть судьбу, жалуясь на жизнь. Это наш человек, впервые попавший в налаженную и обеспеченную жизнь, вздохнул бы: «Увидеть Париж — и умереть».
По доброй воле из парижей в Россию не возвращаются.
