Остальные шесть пилотов молчали, отводя взгляд от своего командира.
— Эскадрилья, разойдись! — скомандовал Мюллер.
Никто не шелохнулся. Все стояли на своих местах.
Шесть пилотов в ряд, и фон Гетц на два шага впереди. Вдруг в тишине за его спиной раздался хлопок. Через короткое время второй, третий. Вот уже две пары рук бьют в ладоши. Мгновение, и к ним присоединились все остальные.
Эскадрилья открыто рукоплескала настоящему асу!
Мюллер обернулся. Гессер вытянулся и прижал руки к бедрам. Мюллер двинулся в сторону штаба — докладывать результаты вылета.
— Все на сегодня свободны, — буркнул он через спину.
После обеда фон Гетц, ни с кем не попрощавшись, вылетел в Песковатку, в штаб пятьдесят первого армейского корпуса.
XIX
После отъезда Даллеса в американском посольстве все вдруг стали очень вежливы и предупредительны со Штейном. Будто он, а не Даллес был личным другом президента Рузвельта.
Это устраивало Штейна.
Он постепенно оценил умение американцев решать технические вопросы. Пусть они не в состоянии были придумать ни одной хитроумной многоходовой оперативной комбинации, но великолепно могли обеспечить ее техническую сторону. Установив контакты с норвежским Движением Сопротивления, Штейн стал оказывать ему помощь и у него никогда не случалось заминки с деньгами, оружием или документами. В разумный срок по его заявке из Америки в установленное место переправлялось все необходимое.
Наивно было бы полагать, что несколько десятков норвежских патриотов, противников прогерманского режима Квислинга, сумеют совершить переворот и прогнать с территории Норвегии немецкие войска. Им не под силу было даже захватить и удержать Нарвик. Они были бы в считанные часы уничтожены регулярными немецкими частями, попав под артиллерийский и минометный огонь. Перерезать снабжение Германии шведской рудой было очень соблазнительно, но совершенно неосуществимо. Горная бригада СС надежно прикрывала северную часть Норвегии, а агенты в штатском отслеживали ситуацию. Невозможно было представить, что большая группа вооруженных людей смогла бы незамеченной появиться возле Нарвика и развернуться для атаки. Немцы очень хорошо охраняли город и порт, каждый посторонний вызывал подозрение у гестапо и полевой жандармерии. Агентурная сеть, развернутая ими в городе и его окрестностях, не давала никому никакого шанса остаться незамеченным.
Да, норвежские патриоты в качестве военной силы не могли представлять сколько-нибудь серьезного интереса. Проведение ими даже ничтожной диверсии или теракта только всколыхнуло бы службы безопасности и ничем, кроме массовых арестов, не окончилось бы.
Зато норвежцы могли быть использованы в целях военной разведки. Хорошо зная свою собственную страну, они могли вести наблюдение за передвижениями немецких войск, следить за аэродромами, отмечая прилеты транспортных самолетов, а главное — подыскивать места, подходящие для высадки десанта, если таковой когда-нибудь будет высажен на норвежские берега. Береговая линия норвежского побережья была изрезана заливчиками и бухточками, и Штейну как генштабисту было чертовски соблазнительно подготовить данные, необходимые для проведения большой десантной операции.
Но как генштабист Штейн понимал и другое. Норвегия, находясь на периферии Европы, не представляла никакого интереса для открытия здесь нового театра военных действий. Войска союзников, завязнув в стране со сложным горным рельефом, потратив много времени и сил, не решили бы ни одной геополитической задачи. От Норвегии едва ли не дальше до Берлина, чем от Лондона. Берлин, Лондон и Осло составляют равносторонний треугольник, и Черчилль с Рузвельтом никогда не пошлют сюда свои войска, если действительно хотят сокрушить фашизм, а не обозначить свою борьбу с ним.
Все норвежское Движение Сопротивления — игра в казаки-разбойники. Но оно могло сыграть свою роль после окончания большой войны в Европе. В Движение вовлекались не только рабочие и фермеры. Основной упор делался на работу среди интеллигенции, самостоятельно мыслящей части общества. После войны все эти ученые, журналисты, адвокаты, инженеры сформируют свое новое демократическое правительство. Нужно уже сейчас подумать о его персональном составе и не допустить в него коммунистов.
Коммунистическое влияние во всем мире растет, так как весь мир видит в Советском Союзе основной противовес фашизму. Сопротивление Красной Армии, стойкость красноармейцев лучше всего работают на коммунистическую пропаганду. Поэтому не может быть сомнений в том, что, после того как смолкнут орудия и настанет очередь заняться восстановлением Европы, левые идеи захватят миллионы умов. Необходимо уже сейчас, именно во время немецкой оккупации, находить влиятельных людей, чтобы в будущем, уже привыкнув получать помощь от Америки и Англии, они смогли сами, без постороннего вмешательства создать в Норвегии политический режим, построенный на западных ценностях и лояльный к САСШ и Великобритании.
Незачем делать из Норвегии большого друга Советского Союза.
Штейн, проинструктированный Даллесом на этот счет, вел свою работу главным образом среди норвежской интеллигенции. Он довольно легко установил контакт с представителями Движения Сопротивления и оказывал им посильную помощь, чтобы иметь влияние на его лидеров и быть в курсе событий, не допустить каких-либо неосторожных и преждевременных выступлений и не подставить само Движение и его членов под удар тайной полиции.
Как-то по осени один из членов Движения между делом рассказал Штейну, что его друг, профессор Гейдельбергского университета Гвидо Ричард разочаровался в нацизме, ему надоело жить при карточной системе и он был бы рад уехать из Германии куда-нибудь, где из репродукторов не звучат целыми днями бравурные марши. Штейн сначала не придал значения тому, что очередной яйцеголовый очкарик хочет эмигрировать из Рейха, но когда собеседник уточнил, что предметом научных изысканий Рикарда является ядерная физика и что из-за существенного сокращения ассигнований на теоретическую науку сама работа профессора находится под большим вопросом, Штейн заинтересовался. Он вспомнил, что в тридцатые годы на страницах научных и научно-популярных изданий шла серьезная дискуссия по проблемам атомного ядра. Часть ученых доказывала, что атом может служить неиссякаемым источником дешевой энергии. Еще большая часть не менее убедительно заявляла, что все это полная чушь и профанация. Человеку никогда не удастся понять процессы, происходящие на ядерном уровне, тем более — управлять ими. Признанный корифей науки сэр Резерфорд прямо сказал, что человеку никогда не удастся проникнуть внутрь ядра, и тема, казалось, была закрыта. Штейн эту область науки знал очень слабо и просматривал научные журналы лишь потому, что, находясь до войны на работе в Стокгольме, он по долгу службы прочитывал вообще всю прессу, которую можно было купить в киосках, в том числе и бульварные, откровенно желтые издания.
Его интерес был тем живее, — что, улетая в Берн, Даллес напутствовал его:
— В Европе сейчас очень неуютно. Никто на континенте не может чувствовать себя в полной безопасности. Фашизм не приспособлен для удовлетворения нужд отдельной личности. Фашизм оперирует только такими категориями, как «масса», оставляя отдельную личность вне своего внимания, если только это не личность фюрера. В этом его сила, так как при фашизме легко рекрутировать многомиллионные армии и держать общество в напряженном, мобилизованном состоянии. Но в этом и его слабость. «Масса» хороша только тогда, когда необходимо идти прямо и в ногу. А проводниками прогресса являются личности. Творчески мыслящие одиночки. Путь к открытию в науке или к созданию художественного шедевра извилист и непредсказуем. К вершине в науке или в искусстве нельзя прийти по прямой. Тем более строем. Поэтому при фашизме неуютно прежде всего людям творческим, которым тесно в униформе и которые не желают укладываться в рамки фашистской унификации. Эти люди уезжали к нам в начале тридцатых и принесли немалую пользу нашей стране. Сейчас, после начала войны в Европе, количество желающих уехать возросло. Америке нужны все эти ученые, инженеры, художники, музыканты. Именно они в конечном счете своим трудом и талантом вооружили нашу армию.
