17 мая.
Получила письмо и открытку от Мити. Писал сам — «Четыре дня прошло от 7 мая, дня операции. […] Держу себя бодро, не распускаюсь. […]» Я плакала, читая.
28 мая.
[…] Сегодня письмо «лечиться нет возможности». Он, вероятно, огорчился, что я так мало прислала. Не прибавила на болезнь. А откуда я возьму? На чем можно сокращаться еще? Ну, в Петровку не буду есть мяса — экономия в 3 фр. в день. Денег остается на донышке. Надо написать фельетон, хоть один за лето. […]
30 мая.
[…] Спала плохо: все думала, где достать денег, чтобы Мите хоть месяц отдохнуть. Собственно, нет у меня никого, к кому могла бы обратиться, да и неловко. А Ян не понимает. Ему все кажется, что он погибает, что все богаче его, это ненормально даже. Дал мне для Мити 100 фр. Я и то удивляюсь. […]
[Из записей Бунина:]
7. VI. 36, Grasse.
Главное — тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления — и собственного постыдного поведения. Собственно, уже два года болен душевно, — душевно больной. […]
Вчера Блюм начал свое правление. Забастовки, захваты заводов. […]
14. VI. 36. Grasse.
[…] Был в Ницце — «День рус. культуры». Постыдное убожество. Когда уезжал (поехал на Cannes) за казино (в Ницце) огромная толпа… Все честь честью, как у нас когда-то — плакаты, красные флаги, митинги.
В Grass'e тоже «праздник». Над нашим «Бельведером», на городской площадке, тоже толпа, мальчишки, бляди, молодые хулиганы, «Марсельеза» и «Интернационал», на бархатных красных флагах (один из которых держали мальчик и девочка лет по 6, по 7) — серп и молот. […]
Надо серьезно думать бежать отсюда. […]
Видел в Ницце Зайцевых. […] — грустные, подавленные тем, что происходит в Париже.
Душевно чувствую себя особенно тяжело. Все одно к одному!
1. VII. 36. Grasse.
Все занят «Освобождением Толстого»4.
Ночью с 7 на 8. VII.
Изумительные белые облака над садом и из-за гор. Луна в озере барашков.
16. VIII. 36.
Иногда страшно ясно сознание: до чего я пал! Чуть ни каждый шаг был глупостью, унижением! И все время полное безделие, безволие — чудовищно бездарное существование!
Опомниться, опомниться!
[Из дневника Веры Николаевны:]
17 сентября.
Завтра приезжают за вещами, которые пойдут малой скоростью. […] После завтра год со смерти Лопатэнушки5. Сегодня была О. Л. [Еремеева. — М. Г.] — похудела за год очень, часто плачет. Но не захотела, чтобы я 19 авг. приехала к ней. Какая непонятная вещь любовь! Больших антиподов, чем Ол. Л. и Е. М. [Лопатина. — М. Г.] нет, а между тем, какая у них была любовь. Какая была тяга друг к другу. А между тем, они все чувствовали разно.
21 сентября.
Последний день на Бельведере. Вчера ездили прощаться с Самойловыми. Милые, хорошие, гостеприимные они люди. […] После 7 лет труда они доставили себе удовольствие, съездили на неделю в Париж. И посвежели. Им будет тяжело в одиночестве.
Вообще, кроме них, во всех семьях, с которыми мы дружили, перемены. […] Счастливое событие только у Часинг. В остальных семьях или смерть, или разлука — но везде перемены.
Итак, дописывается последняя страница книги под названием «Бельведер». Конечно, сюда входят и 2 сезона на Монфлери. Есть что удержать Памяти6. […]
[В октябре 1936 года Бунин ездил через Германию в Прагу читать свои произведения. На обратном пути он 26-го октября прибыл в город Линдау. Там он самым грубым образом был подвергнут таможенному осмотру, связанному с унизительным раздеванием. В рижской газете «Сегодня Вечером» от 3 ноября 1936 года он рассказал о своих злоключениях: «Я стоял перед ним раздетый, разутый, — он сорвал с меня даже носки, — весь дрожал и стучал зубами от холода и дувшего в дверь сырого сквозняка, а он залезал пальцами в подкладку моей шляпы, местами отрывая ее, пытался отрывать даже подошвы моих ботинок. […]
Меня долго вели через весь город под проливным дождем. Когда же привели, ровно три часа осматривали каждую малейшую вещицу в моих чемоданах и в моем портфеле с такой жадностью, точно я был пойманный убийца, и все время осыпали меня кричащими вопросами, хотя я уже сто раз заявил, что не говорю и почти ничего не понимаю по-немецки. […]» — Это событие вызвало бурю негодования и в печати, и среди друзей и почитателей Бунина.
В ноябре этого года Бунин проводит неделю в Италии — Риме, где посещает Вячеслава Иванова, Флоренции и Пизе7.
[В начале декабря Бунин в Париже:]
1. XII. Париж.
Светлая погода. И опять — решение жить здоровее, достойнее. […]
[С 6-го до 12-го декабря Бунин выступает в Лондоне. О его пребывании там свидетельствуют счета из гостиниц. В конце декабря он в Швейцарии — Сан-Мориц, Цюрих8.]
1937
[Из немногочисленных записей Веры Николаевны:]
1 января.
[…] После обеда полуновогоднего мы все отправились к «Дворянам», где было весело, оживленно, напомнило Москву. Отсутствие снобизма. […]
11 января.
Сегодня утром Леня ушел от нас и поселился в общежитии. […] ему будет лучше.
