четвертой премией Всемирной выставки в Брюсселе.
Кафе «С птичьего полета». Свободное парение под нагрузкой в 650 граммов «Столичной»…
Проходила неделя за неделей, а Грише Березкину никак не удавалось впасть в то счастливое состояние, когда у человека ясная голова и твердые руки. Его «Волга» по-прежнему стояла в углу темного двора, где любые ценности, по выражению Коли Грача, можно было хранить так же надежно, как в сберкассе.
Иногда Гриша Березкин навещал свое сокровище. Обойдя машину вокруг, любовно похлопав ее по бокам, не оскверненным трафаретом в шахматную клетку, он растроганно говорил:
— Дорогуша ты моя, красавица космическая, снаряд мой неуправляемый…
И, смахнув пьяную слезу, нетвердой походкой шел со двора.
После памятных мартовских проводов на квартире Коли Грача ему так и не довелось взять в руки руль «Волги» и промчаться по широким столичным проспектам. Ему даже не удалось ни разу проникнуть внутрь своей космической красавицы…
На собственном горьком опыте он доказал, что под влиянием винных паров любой снаряд становится неуправляемым — даже такой простейший, как легковой автомобиль с обычным двигателем внутреннего сгорания.
Минула весна, прошло жаркое лето, наступила дождливая осень. И вот однажды в вечерней газете появилась следующая заметка:
«Отделом регулирования уличного движения г. Москвы обнаружен бесхозный автомобиль „Волга“ МЩ 38–16. Ввиду того, что владельца указанной „Волги“ обнаружить не удалось, машина передана школе- интернату в качестве учебного пособия по автоделу».
Скорее всего, наш герой этой заметки не видел. И вот почему: Гриша преимущественно читал ресторанные меню, да и то лишь их заключительный раздел.
Теперь Гриша Березкин ездит только на такси.
Цветы жизни? Да!
Его завтрак
— Вовка, иди завтракать!
В маленькой спаленке раздается шум, скрипит пружинный матрац, отодвигается стул и на пол падает что-то тяжелое. Потом опять все затихает. Это чисто военная хитрость. Вовка делает вид, что спешит на зов матери, а на самом деле глубже забирается под одеяло. В руках у него книга, которая еще с вечера была положена под подушку. Вовке жарко и душно, он оставил только маленькую щелку для света. Иногда он закрывается с головой и светит себе карманным фонариком. Получается совсем интересно, как в пещере.
Вовка читает рассказы Гашека, ему страшно весело. Из-под одеяла раздается приглушенный смех. Этот звук достигает чуткого слуха матери. Немедленно следует новый окрик:
— Вовка, я кому сказала!
— Иду, мамочка, иду!
И все повторяется сначала: гремит отодвигаемый стул, дребезжат матрацные пружины, падает на пол сброшенный со стула увесистый том Брэма.
Вовке одиннадцать лет. Он учится в четвертом классе. Немалый жизненный опыт дает ему все основания считать утро самым неприятным временем дня.
Утром надо одеваться, мыть лицо и руки, чистить зубы и, что печальнее всего, завтракать. Уже давно Вовка возненавидел само слово «завтрак». Вот и сейчас он всячески оттягивает неприятнейшую из утренних процедур.
— Негодный мальчишка, долго ты будешь в постели валяться?!
Почувствовав в голосе матери металлические нотки, Вовка понимает, что дальнейшая проволочка бесполезна и даже опасна: могут последовать санкции в виде шлепка или запрещения вечерней прогулки. И то и другое нежелательно. Поэтому Вовка встает с кровати и нехотя бредет к умывальнику.
Вдогонку ему несется очередное наставление:
— Уши хорошенько вымой!
Этого указания, по совести говоря, Вовка никогда не понимал. Как могут загрязниться уши? Другое дело — руки.
Вечером Вовка клеил бумажный пароход и изрядно перепачкался тестом. На ладонях следы ржавчины и машинного масла: вчера Вовка пытался отвинтить гайки от брошенного во дворе автомобильного колеса, но разве можно сделать что-нибудь путное без инструмента! Пальцы тоже имеют довольно неприглядный вид: они все в чернильных пятнах. Одним словом, чтобы отмыть руки, надо немало потрудиться — с этим Вовка согласен. Но, боже милостивый, при чем тут уши!
Весело бежит из крана струйка холодной воды, пышно пузырится мыльная пена. Вовка ожесточенно трет пальцы и обдумывает тактику дальнейших действий.
Сев за стол, он сразу делает скорбную мину:
— Опять манная каша, заладили каждый день…
— Не сочиняй, пожалуйста, — парирует мать. — Вчера сосиски были!
Но Вовка не из тех, что сдаются без боя. Он упрямо твердит:
— Сами кашу варили, а говорят — сосиски. Я не маленький, меня не обманешь!
— Не кашу, а сосиски!
— Нет, кашу!
Так они препираются добрую четверть часа. Затем на кухню вызывается Наташка. По замыслу матери, она должна уличить Вовку во лжи. Наташке решительно не хочется этого делать: она преданный и верный вассал старшего брата. Но даже не будучи знакомой с основами юриспруденции, Наташка твердо знает, что лжесвидетельство — смертный грех. И потому, отведя к окну свои широко раскрытые, ясные и правдивые глаза, она произносит еле слышно:
— Вчера сосиски варили…
Вовка приперт к стене и посрамлен. Он берет в руки ложку и, насупившись, склоняется над тарелкой. Ест Вовка медленно, глотает с таким страдальческим видом, будто это не манная каша на молоке, обильно сдобренная сливочным маслом и сахаром, а горькие-прегорькие пилюли. Всем своим мученическим видом Вовка демонстрирует добродетель, попранную грубой силой.
Не в состоянии вынести этого зрелища, мать уходит в другую комнату. Она останавливается у окна и мучительно думает.
Думает о том, почему каждый раз завтрак сына превращается в пытку, почему у мальчика нет аппетита, почему он так катастрофически худеет.
И ей вспоминается собственное детство. В большой крестьянской семье за стол садилось сразу шестнадцать человек. Мать, вечно озабоченная, вечно хмурая, ставила на стол большой чугун, деревянную солонку и отрезала каждому по ломтю хлеба. Потом снимала с чугунки крышку, из-под которой валил пар, и начинала делить картошку. Сколько здесь возникало споров и обид! Но стоило только отцу окинуть стол суровым взглядом, как все умолкали и принимались за дело. Ах какая это была вкусная еда — картошка в мундире, посыпанная крупной солью!
Знает ли Вовка, как завтракала она, его мать, на которой лежали многочисленные и тяжелые обязанности: нянчить младших сестренок и братишек, носить воду из колодца, разматывать пряжу для ткацкого стана, ходить в лес за валежником, стеречь дом и огород, когда все взрослые уходили в поле…
