— Алло, база! Как у вас с товарами?
— Порядочек, имеем полный ассортимент!
— Когда поступят легкие ткани?
— Сани? А вам какие требуются: розвальни, городские или обыкновенные дровни? Имеем любые, полный набор!
— Да не сани, а ткани! Послушайте, покупательницы уже требуют от нас летние юбки…
— Полушубки? Имеем — романовские и цигейковые.
— Еще нужна ярких, весенних цветов губная помада!
— Что? Значит, полушубков не надо?
— Нужна помада. Понимаете, помада, которой красят губы!
— Ах, шубы… Так бы и сказали, будут вам шубы!
— Еще хорошо бы получить пляжные зонтики. Знаете, такие маленькие…
— Валенки?..
Впрочем, продолжать разговор по этому испорченному телефону бессмысленно: одни говорят, другие не слышат.
В широко открытые двери магазинов уже ворвалось дерзкое дыхание весны, а здесь, на торговых базах, еще царит январская стужа…
Строительный трест. Начальник треста стоит у окна и мечтательно декламирует:
— Весна! Открывается первая рама!..
— Не открывается, Сидор Кузьмич. Во всем доме ни одна рама не поддалась.
Начальник испуганно оборачивается. На пороге его кабинета стоит прораб.
— Как это не поддается? Почему это?
— Так ведь столярку, Сидор Кузьмич, ставили сырую, мерзлую… А сейчас она оттаяла, разбухла и ни туда ни сюда. Котельную опять же захлестнуло…
— А котельная при чем?
— Она же под уклоном, Сидор Кузьмич. Говорил я Митькину, чтобы двор как следует спланировал. Да разве он меня послушается! Пока снег лежал, ничего было. А как стаял — так всемирный потоп. Качают сейчас, правда, пожарники. Но что толку? Дожди пойдут, опять беда.
— А могут пойти?
— Само собой, весна ведь.
— Ну да, а цемент у нас на шестом участке под открытым небом. Непорядок!
— Вот и я говорю, что непорядок. Потому и пришел, чтобы доложить…
Весна — особа ветреная. И потому некоторые люди строят свои расчеты на том, что она либо опоздает на свидание, либо не явится вовсе.
Но весна идет! И оставляет всюду свои приметы. В том числе и те, которые по своей профессиональной привычке и видит сатирик в первую очередь.
Конечно, сатирик — тоже человек. И в его сердце находят отзвук уверенные, веселые шаги пробуждающейся природы. И в его жилах быстрее струится кровь при виде зазеленевшего уже пригорка, набухшей яблоневой почки, милого личика, тронутого первым весенним загаром…
В поле зрения сатирика попадают не только худые, но и добрые приметы весны. Последних значительно, неизмеримо больше!
Но это уже не его область. Сатира умолкает, вступает лирика. Во все свои звонкие голоса приветствуют поэты-лирики желанную гостью с юга. И славят героев на редкость дружной советской весны, делающих широкий, уверенный шаг к не столь уже далекой цели — коммунизму.
Сила привычки
Ваня Косыхин спешил по служебным делам. Неторопливое движение эскалатора явно не устраивало его. Расталкивая пассажиров, он начал быстро подниматься вверх по лестнице. В быстром темпе пробежал переход и направился к другому эскалатору. Но у самого спуска вниз вышла заминка. Здесь около висевшего на стене объявления собралась толпа. Пробираясь сквозь гущу людей, Ваня успел прочитать первые слова объявления: «Граждане, предупреждаем…»
— Чего глазеют, бездельники! — ворчал Косыхин. — И объявление-то какое-нибудь пустяковое, а они стоят, рабочее время транжирят…
Однако по мере того, как ступеньки движущейся лестницы опускались вниз, настроение Вани Косыхина менялось. «Граждане, предупреждаем..» — повторял про себя Косыхин.
О чем это они предупреждают? Может быть, важное что-нибудь?
Косыхин уже представлял себе, как вытянутся от удивления физиономии сотрудников отдела, когда он будет им рассказывать о сенсационном объявлении, как они сначала не поверят ему, а потом будут хвалить за то, что он первый сообщил им сногсшибательную новость.
«…Но ведь ты же, Ваня, деловой человек, — говорил ему внутренний голос. — Неужели ты позволишь себе уподобиться праздным людям, которых только что сам осуждал?» И Косыхин твердо решил направиться прямо к поезду, но… повернул к лестнице, поднимающей пассажиров метро наверх.
Подойдя вплотную к объявлению, он стал читать: «Граждане, предупреждаем: не задерживайтесь у эскалатора, не создавайте толкучки, проходите быстрее. Управление Метрополитена».
Ваня вышел из толпы, ожесточенно плюнул и в тысячный раз обругал себя за праздное любопытство, которое давно уже стало его второй натурой.
Плоды просвещения
Левычкины учат дочку английскому языку. Каждый вторник и пятницу в дом приходит Ревекка Габриеловна и занимается с Катенькой два часа. Катенька очень прилежна: забившись куда-нибудь в угол, настойчиво зубрит уроки, аккуратно ведет тетради. Ревекка Габриеловна также не страдает рассеянностью, записи в ее дневнике отличаются четкостью и точностью.
«Паст индефинит (прошедшее время): 4 вт + 3 птн = 14 рб.»
Чтобы оплачивать уроки дочери, папа Левычкин берет дополнительную работу, приходит домой поздно и очень устает. Мама Левычкина утешает его:
— Ничего, Боря, ты уж потерпи. Зато наша Катенька будет блестяще знать язык. Теперь ведь без английского и не сунешься никуда!
Папа терпит и старается. Катенька тоже старается. Но странное дело: занимается она уже третий год, а не произнесла еще ни одной английской фразы.
Но вот как-то в воскресный день к Левычкиным приехала дальняя родственница, прожившая восемь лет в Англии. За обедом мама попросила:
— Катенька, скажи нам что-нибудь по-английски, пусть тетя послушает.
— Ну, а что сказать, мама?
Желая вознаградить папу Левычкина за его неустанные труды, мама потребовала:
— Скажи, Катенька, например, так: «Мой папа усердно работает».
Катенька охотно согласилась и мило пролепетала:
— My fater works hardly.
— Ну как? — спросила мама Левычкина у приезжей родственницы. — Ведь правда девочка чудно владеет языком?
— Да, несомненно, — ответила тетя. — Но мне кажется, что вы просили Катеньку о другом. А она сказала: «Мой папа работает еле-еле».
