«Спокойствие державы для меня превыше своего живота; что суждено, тому и быть».)
В тот же день, сказывают, Петр решил написать новое завещание, ибо написанное им после коронования Екатерины было будто бы в ноябре предано – по обстоятельствам неизвестным – огню и тлену. Наследование престола по всем законам, особливо после того, как прошлым летом Петр торжественно короновал в Москве свою супругу российской императрицей, – должно, конечно же, перейти Екатерине, хотя при дворе существует весьма влиятельная, хоть и тайная, партия, уповающая на то, что – в случае нежданного горя – трон России перейдет внуку государя Петру, сыну казненного царевича Алексея.
Возможен, впрочем, и третий исход (на нем якобы настаивали самые близкие Петру вельможи) – передача трона любимой дочери государя принцессе Елисафет.
Так или иначе, двадцать шестого генваря государь затребовал перо и бумагу, дабы составить новое завещание однако перед тем решил подкрепиться, ибо, сказывают, аппетита во все время течения болезни не терял. Как передают, ему подали грешневую кашу, варенную поначалу в воде, а потом смешанную с гусиным салом, отварную осетрину – целую рыбину, но не более трех фунтов (врачи ограничивали государя в еде), – но после принятия пищи у него, неожиданно для всех, начался припадок конвульсий; засим он лишился сознания. Открывши глаза лишь через два с лишним часа, Петр не мог произнести ни слова – он потерял дар речи.
Он делал левою рукой (правая отнялась) какие-то жесты, словно звал к себе кого, пытаясь сказать нечто.
Потом – как передали врачи – началось заражение крови.
Дворец был окружен стражей, от постели страдальца, как сказывают, ни на минуту не отходил генерал-прокурор, постоянный адъютант его императорского величества Павел Иванович Ягужинский. Где в это время находился сиятельный князь Меншиков, вызванный во дворец, неизвестно. Все связи с внутренними покоями императора были надежно прерваны.
Поутру, двадцать восьмого генваря, наступила смерть.
…Далее события развивались таким образом, что определенно утверждать достоверность той или иной версии – пока что во всяком случае – трудно.
Посланник Кампредон настаивает, что вопрос о восшествии на престол России государыни Екатерины Первой, урожденной чухонской крестьянки, был решен в момент смерти Петра; что, лишь когда страдалец испустил последний вздох, новая императрица явилась перед вельможами и отдала свою судьбу в их руки.
Прусский же посланник Мардефельд настаивает на том, что все было решено еще задолго до смерти самодержца.
Однако же не следует считать, что восшествие на престол Екатерины обошлось спокойно и без столь политике знакомых катаклизмов.
Сказывают, что во время большого совета вельмож русский канцлер граф Головкин поднялся первым, когда кем-то (кем – неизвестно до сих пор) было предложено поочередно высказаться по поводу будущего империи. Глядя в глаза Екатерине, граф сказал, что посколь Петр не оставил посмертного завещания, то вопрос престолонаследия должен решать – как и было исстари заведено – народ российский.
Его якобы поддержали князь Голицын, генерал Репнин, князь Долгорукий, граф Пушкин и брат адмирала Апраксина. Вопрос о судьбе престолонаследия грозил перерасти в столкновение могучих группировок. Запахло грозою, могла случиться новая смута, как вдруг встал сиятельный князь Меншиков, а вместе с ним граф Бутурлин, и поначалу сиятельный князь, а позже известный военачальник произнесли столь весомые слова и бесспорные доказательства своей правоты и силы, что брат генерала Апраксина упал без чувств, стукнувшись виском об пол, и к нему, бездыханному, был вызван лекарь.
Сразу же после этого генерал Бутурлин и майоры Преображенского полка Юсупов и Ушаков ринулись с отрядом преображенцев в сенат, который собрался, ожидая известий, не зная толком, что происходит во дворце. Там, восшедши на праздничное место, эти вельможи Петра объявили себя сенаторами в присутствии солдат-преображенцев, коих с собою ввели в зал; солдаты были во всеоружии.
Лишь после этого сенаторы ударили челом новой государыне, приняли приветственное письмо ей и ея детям, а Бутурлин сделался в тот же день полковником Преображенского полка, что есть высший воинский чин в России, ибо преображенцы были созданы Петром как его личная гвардия.
Назавтра тело государя (не подвергнутое вскрытию), припудренное, одетое в парчу и шелка, чего он так бежал при жизни, было выставлено для прощания; государыня всея Руси, сиятельный князь Меншиков, генерал Репнин, князь Голицын, граф Бутурлин, все – друзья ее и противники – стояли вместе, плечом к плечу, и лица их были в слезах. Не было только среди ближайших сподвижников умершего государя брата адмирала Апраксина, – так и не смог прийти в себя от страха, сделался удар.
Посланник Кампредон, ссылаясь на мнение людей, близких ко двору, сказал, что лечение императора велось из рук вон плохо, ибо никто из лекарей не мог и предположить толь трагичного исхода пустячной болезни.
Сейчас стали распространять в народе слухи, что, мол, император застудился в то время, когда вытаскивал тонущих солдат из залива близ Лахты. Однако об этом случае, якобы имевшем место быть в декабре, никто не знал и по сей день не знают в Санкт-Петербурге.
Передают, что задним числом составляется течение хворобы покойного императора, тогда как саксонский посланник Ле Форт настаивает, что дело не в простуде, а, по его сведениям, в камне, повредившем мочевой пузырь; Кампредон же считает, что болезнь государя была следствием его необузданных юношеских увлечений; посол Горн полагает причиною смерти наличие в мочевом пузыре едкой материи, в то время как прусский дипломат Мардефельд уклончиво называет болезнь Петра «страданием».
Видимо, ответ на вопрос, отчего погиб Петр (а этот вопрос не прост, ибо в нем сокрыта страшная тайна: «кому была выгодна смерть императора»), дадут архивы, когда наступит день и час открывать их ко всеобщему сведению.
Остаюсь, сир, Вашего Величества покорнейшим слугою.
…Архивы императора Петра хранились неразобранными в подвале дворца в течение полувека.
Их открыла лишь императрица Екатерина Вторая, когда большая часть папок (включая копию истории
