Штирлиц не успел еще даже толком обменяться приветствием с Харрисом, когда возле них затормозило такси, из которого вылез Джек Эр.
— Узнаете? — спросил Роумэн, кивнув на Эра. — Придется чуток помять этого парнишку. Он следит, — пояснил он Харрису и Сэмэлу. — Он следит за нами. Он из нашей разведки. Ему надо дать отлуп, и я это сделаю.
Штирлиц пожал плечами:
— Зачем? Не надо. Наоборот, мы не станем обижать парня из вашей службы. Более того, я намерен пригласить его к нам за стол. Сотрудник американской разведки должен знать про нацистскую сеть, которая оформилась в довольно крепкую подпольную силу, разве нет, Харрис? Э, мистер, — Штирлиц улыбнулся Джеку Эру. — Могу я просить вас составить нам компанию? Я угощаю. Я буду рассказывать этим английским журналистам кое-что про гитлеровского генерала Гелена и про его тайную сеть, про Отто Скорцени, который руководит своим «Пауком» из американского лагеря для пленных, я намерен передать журналистам материалы о нацистах, которые живут — совершенно свободно — в Испании, Португалии, здесь, в Парагвае, в Германии, Австрии, возле Ватикана… С именами, паролями и явками… Право, не отказывайтесь, старина, — он снова улыбнулся Джеку Эру, — это необходимо знать каждому, кто искренне намерен задушить всех гитлеровцев на земле, очень прошу, пошли вместе с нами.
— Вы напрасно сказали все то, что сказали, — Макайр положил перед собой на стол крепкие кулаки. — Вы оскорбили меня. Пол, сделали это в запальчивости. У вас нет никаких данных, чтобы обвинять меня в сговоре с наци. Я понимаю, что вы переживаете сейчас, но это плохой тон — незаслуженно оскорблять тех, кто помогал вам, чем мог.
— Ты грязный нацистский наймит, — повторил Роумэн. — Ты засосан Геленом, у тебя на шее следы от его засосов, тварь… Ты думаешь, если я рухнул, то ты еще больше возвысишься? Нет, Макайр, когда выйдет газета с рассказом о том, что ты есть на самом деле, тебе не отмыться, ты будешь ходить, как обгаженный клоун на вернисаже предателей…
— Мы живем в демократическом обществе. Пол, не надо меня пугать разоблачениями в прессе. За клевету придется отвечать не вам, а несчастному журналисту… Вы погубили троих наших парней в Германии, заставив их взорваться на мине, не надо губить других, научитесь проигрывать…
— Меня давно научили этому ремеслу… Меня этому красиво научили, сначала наци, а потом ты… Помимо прессы есть сенат и есть комиссия по расследованию антиамериканской деятельности… Пусть они попробуют ответить, что занимаются только паршивыми интеллигентами, которые сочиняют
— Бывший сотрудник государственного департамента, Пол… Вы же написали заявление, и мы удовлетворили вашу просьбу. Вы измотаны, вы на грани истерического срыва, зачем нам быть черствыми по отношению к тому, кто так мужественно воевал? Вы уволены. Пол, уволены по вашей просьбе.
Роумэн с трудом удержался, чтобы не броситься на Макайра. «Он побьет меня, он сильнее», — жалобно, как в детстве, подумал он.
Поднявшись, он спросил:
— Хочешь, я харкну тебе в морду?
— Если ты и на это способен, — лицо Макайра вдруг сделалось белым, — тогда я ничем не смогу помочь, когда дело по обвинению в убийстве Грегори Спарком и Кристиной Роумэн португальского подданного — в прошлом гражданина Германии Фрица Продля — уйдет в федеральный суд… Там ведь было три свидетеля, не правда ли? Твоя жена, Лангер и Ригельт. Иди и проспись, Роумэн. Вон отсюда!
В пансионате Роумэн тупо уставился в телеграмму, которую ему протянул портье: «Срочно позвони, похищены мальчики. Криста».
Роумэн ринулся в свой номер, перескакивая через три ступени, лифта не мог дождаться, скорее бы бросить вещи в чемодан и на аэродром: «Господи, какой ужас, они ударили по самому больному. Что может быть больнее, чем случившееся? Масенькие, в прятки играли, пахнут ягодным мылом, голосенки звонкие, счастье в доме, что станет с Элизабет, она же умрет, у нее разорвется сердце, что делать, боже всемилостивый, помоги, надоумь!»
Телефонный звонок прозвучал так неожиданно, что Роумэн выронил из рук чемодан. «Это Криста, — подумал он, — дети нашлись, все в порядке, слава богу…»
— Мистер Роумэн, добрый день, полагаю, вы меня узнали?
«Я б тебя и на том свете узнал, — подумал Роумэн, — Пепе; Гуарази; профессионал со страдающими глазами».
— Я вас узнал.
— Вы уже в курсе?
— Да.
— Хотите со мной повидаться?
— Это может помочь делу?
— Конечно.
— Называйте адрес, еду.
Они встретились неподалеку от набережной. Улочка была маленькая; откуда-то доносилась музыка, протяжная, мелодичная, видимо, мелодия из Кантона. Пепе появился неожиданно, вышел из полуподвального китайского ресторанчика, взял Роумэна под руку и тихо сказал:
— Если вы — а я понимаю ваше состояние — решите шлепнуть меня, дети погибнут… Готовы к конструктивному разговору?
— Да, — ответил Роумэн, не разжимая рта.
— Только не сердитесь, мистер Роумэн. Я выполняю работу, это жизнь, а она не спрашивает, нравится тебе или не нравится то, что тебе приходится делать. Словом, Ригельт убит. При необходимости можно доказать вашу причастность к этому делу. А Лангер сидит у нас на квартире и дает показания… При свидетелях… Он говорит то, что следует, мистер Роумэн… Про вашу жену — тоже. Он называет ее соучастницей убийства.
— Дети, — по-прежнему не разжимая рта, сказал Роумэн. — Что с детьми?
— Если вы отойдете от
Роумэн кивнул.
— Они живы?
— Играют в прятки с женщиной, которая их опекает… Мы подобрали очень славную женщину, которая чем-то похожа на миссис Роумэн… Детям сказали, что папа с мамой уехали в гости, Крис тоже, поэтому их привезли в другой дом… Им купили пони, мистер Роумэн, они в порядке.
Роумэн, наконец, выдохнул; он никак не мог выдохнуть все это время, словно бы раскаленный ком ворочался в солнечном сплетении.
— Скажите, мистер Гуарази…
— Я бы не рекомендовал вам употреблять это имя, мистер Роумэн. Давайте уговоримся о том, что меня зовут Пепе. И хватит. О кэй?
Роумэн снова кивнул:
— В Мадриде вы говорили о ста тысячах… Вы назвали эту сумму сами… Допустим, я наберу эти деньги, продам дом, яхту…
— Мистер Роумэн, боюсь, что в эпизоде с детьми названные мной сто тысяч будут недостаточны… Мы можем вернуться к этому разговору позже… Я так думаю… Но сейчас я должен сказать
— А если я обращусь в ФБР?
